Алина Белова - Сказание первое: Клич Ворона

- Спасибо, что не заставили меня ждать, — пробормотал Бардан и откинулся на спинку стула. — Я уже собирался кормить птиц.

- Мне сказали, что пришло письмо с Вороньего утёса. Оно от матушки?

Бардан нахмурился, обернулся к столу и быстро перерыл кучу бумажек. Выудив среди них небольшой бумажный свёрток, он протянул его Алаку.

- На нём стоит печать вашей матери. Я не открывал.

Юноша осмотрел письмо — печать действительно принадлежала матери. На красном застывшем воске красовался не ворон, а шакал. От символа дома Тельмари его отличало лишь то, что смотрел он в совершенно другую сторону. Таодан благодарно кивнул и осторожно вскрыл печать. От бумаги пахло морем, и мальчик невольно улыбнулся, вспоминая о родном доме. Должно быть, на Вороньем утёсе сейчас было довольно прохладно. В это время года с Западного моря дул холодный ветер, и Эвлин всегда жаловалась сыну и мужу, что эта погода её когда-нибудь доведёт. Княгиня привыкла к лесам, яркому солнцу, рекам и озёрам. А морские скалы и шторма казались ей серыми, скучными и вечно холодными.

Письмо действительно было от матери. С первых же строк Алак почувствовал, с какой горечью и болью она выводила буквы. У неё явно дрожала рука, из-за чего не все слова можно было прочесть. Молодой Ворон до последнего надеялся, что отцу просто стало хуже. Но реальность была жестока. Этим утром князя Таодана не стало. Он умер на восходе солнца, произнеся перед этим всего одно-единственное слово.

- И что он сказал? — осторожно спросил Бардан и вздрогнул, когда Алак перевёл на него мрачные, покрасневшие глаза. Качнув головой, словно отгоняя наваждение, мальчик быстро взял себя в руки и пробормотал:

— Он сказал «Береги». И больше ничего.

— Должно быть, светлейший князь попросил вашу мать позаботиться о вас, — Бардан шмыгнул носом. — Вы… уверены что сможете продолжить обучение?

Таодан отрывисто кивнул головой. Со смертью отца ничего не менялось, за исключением того, что старшим князем рода Воронов теперь был он, Алак. Чтож, тогда следовало как можно скорее отправить птицу с ответом обратно на Вороний утёс.

— Бардан, можешь, пожалуйста, послать моей матушке птицу с ответом? — попросил Алак. — Возьми листок, запишешь, что я скажу.

Мастер над птицами нашёл чистую бумагу и принялся записывать за мальчиком. Тот тщательно обдумывал каждое слово, прежде чем произнести его.

— Пусть мать моя, — сказал он, — правит от моего имени и имени моего младшего брата, Юанна, пока я не закончу обучение в Академии. Пусть распоряжается деньгами княжества, как посчитает нужным, и наймёт хороших воинов для защиты поместья. Пусть ведёт политические дела с другими княжествами и ищет мне невесту. Пока меня нет, на Вороньем утёсе она — воля и власть моя. И пусть бережёт Юанна. Если со мной что-то случится, он последний Ворон.

Бардан аккуратно записал за молодым князем и свернул листок в тонкую трубку, которая тут же была скреплена печатью Академии и привязана к лапе большого чёрного ворона. Алак помнил, как привёз его из дома, когда только поступил на обучение. Теперь птица летела домой с важной вестью.

«Надеюсь, он не пострадает по дороге и долетит благополучно», — подумал Алак, выходя из птичьей башни. Слова отца не давали мальчику покоя. Нет, едва ли старый князь наказывал жене заботиться о сыне — это и так было очевидно. «Береги» — Алак уже слышал однажды это от отца. Тогда он передал мальчику одну вещь, о которой не должен был знать никто. Большой чёрный камень, покрытой сетью жёлтых прожилок, похожих на молнии. Он был продолговатым и абсолютно гладким, словно полированный. «Вырой яму под корнями старого дуба в роще Академии, — сказал тогда отец, — выложи дно овечьей шкурой и положи камень туда. Сверху засыпь землёй и сухими листьями, и внимательно следи, чтобы никто не тревожил это место. Ни одна живая душа кроме тебя не должна знать, где хранится этот камень. Когда тебе пойдёт шестнадцатый год, в день, когда солнце и луна будут равны, и лес оденется в золото, выкопай тайник. Дальше ты сам всё поймёшь».

Алаку уже было шестнадцать, и день осеннего равноденствия близился. Мальчик почувствовал беспокойство и постарался взять себя в руки. Возможно, это была просто глупая шутка — его отец никогда не умел шутить и часто ставил сына в неловкое положение. Но всё же Алак сделал всё так, как наказал ему старый князь. И камень уже больше года лежал под могучим дубом в роще Академии, прикрытый сухими и перегнившими листьями.

Помотав головой, Алак отогнал мысли о камне из своей головы. Его сейчас куда более беспокоило, что он опаздывал на обед. Кухарка терпеть не могла тех, кто не приходил в столовую после третьего удара колокола. А есть пресную или пересоленную еду Таодану не хотелось. Быстро сбежав по лестнице с птичьей башни, мальчик стремглав помчался по коридору, отсчитывая удары колокола. Пока было только два.

Дни для Змея были похожи один на другой. Он давно потерял счёт времени и сильно удивлялся, когда узнавал от товарищей, что какой-нибудь очередной праздник был не за горами. Даже сейчас Ньёр едва ли мог ответить, какое было число — юноша знал только то, что на дворе стоял довольно тёплый и приятный июль. Больше его ничего не интересовало.

Алак и Эйд шумели внизу, усевшись на нижней полке большой двухъярусной кровати. Таких в казарме было пять, но мальчишкам приходилось ютиться всего на двух: комнату разделяла длинная белая полоска, которую ребята уже успели прозвать «Границей смерти». Селека терпеть не могла своих товарищей по группе и забрала себе часть казармы вместе с тремя кроватями и большим шкафом. Стоило кому-нибудь переступить черту, и он рисковал быть атакованным, причём абсолютно серьёзно. И несмотря на то, что главнокомандующий Рафаар Воронье крыло, под чьим руководством находилась Академия и соседний Гарнизон, предложил княжне переселить её этажом выше к девушкам с магического курса, Гвайр упорно не желала покидать военную казарму. Ньёр относился к этому спокойно — когда-нибудь девчонка наиграется в воина, покинет Академию, и все заживут спокойно. Но у Селеки был сильный характер. Змей нередко удивлялся решительности и самоуверенности молодой княжны. Словно Четверо подшутили над Гвайр и подарили ей женское тело вместо мужского. Была бы она мальчишкой, и из неё вышел бы неплохой воин.

Почему-то именно сейчас Ньёр вспомнил о своей младшей сестре. Аньюн тоже не отличалась мягким характером, но она с самых ранних лет вела себя, как подобает настоящей женщине. Быть может потому, что со смертью родителей ей пришлось заменять братьям мать. Для своих восьми лет она тогда была очень умной и рассудительной. Сейчас Аньюн и вовсе превратилась в прекрасную девушку, на чьих хрупких плечах осталась забота о Змеином княжестве. Земли их были небольшими, и с первых лет своего княжения Ньёр успел влезть в долги. Сейчас ситуация более-менее наладилась, но Питоны всё ещё не решались уверенно смотреть в будущее. А ведь когда-то давно они были королями Юга — пока их не изгнали оттуда восточные князья, сразу после падения Империи Ворона. Ньёр не раз с усмешкой замечал, что в этом он с Алаком был похож. Хоть Таодан был непрямым наследником императорской крови, его семья тоже в одночасье лишилась всего, что нажила непосильным трудом.