Роберт Асприн - Одиннадцать сребреников

— Нет, я хочу сказать, что вы не знали настоящей бедности. Глубокой нищеты, грязной нищеты, когда даже кусок козьего помета становится ценностью. Я узнал об этом довольно рано, когда был еще совсем мал. Самый лучший помет — козий, но говорят, что верблюжий — еще лучше. Любой навоз может служить неплохим топливом, если он как следует подсохнет. Он горит, и горит довольно долго. В Низовье полно людей, у которые нет дров даже для того, чтобы приготовить пищу, понимаешь, Мигни? Она молитвенно сложила ладони вместе.

— Ох, мне кажется, ты знаешь очень много такого, чего не знаю я.

— Я знаю, что значит быть бедным, — согласился он и начал обходить крошечный оазис, отыскивая место, где сложили навозные лепешки те, кто побывал здесь до них.

— Я люблю тебя, Ганс, — пробормотала Мигнариал. Для нее было счастьем просто наблюдать за ним, смотреть, как он ходит. Наступала ночь, а ночь была временем, принадлежавшим Гансу. Лучше всего он передвигался в ночном мраке.

«Эти улицы — мой родной дом», — сказал он однажды другой женщине, которая была более мудрой и более опытной. Как оказалось, достаточно опытной, чтобы использовать его. «Они родили и вскормили меня». С Мигнариал он никогда не был самоуверен и дерзок, потому что с нею этого не требовалось: с нею он чувствовал себя спокойно, он мог позволить себе быть почти самим собой. Это было нелегко для Ганса, прозванного Порождением Тени, вора из Санктуария, именуемого Миром Воров.

Замерев возле колодца, Мигнариал смотрела, как он идет, смотрела, как он движется. На протяжении многих лет она не упускала ни единого случая полюбоваться этим зрелищем. Она любила наблюдать за походкой Ганса — такой гибкой и ловкой, движениями — такими плавными, что казалось, будто он скользит, едва касаясь ногами земли.

«Ганс ходит, словно охотящийся кот», — говорили некоторые жители Санктуария, слегка вздрагивая при этом. Но на самом деле все было не так. Ганс скользил. При каждом шаге его мягкие сапоги отрывались от почвы всего лишь на ширину пальца. Он ступал не на пятку и не на всю ступню, а на подушечки пальцев. Некоторые подшучивали над этим (впрочем, только тогда, когда Шедоуспана не было поблизости), потому что эта скользящая, вихляющая походка выглядела довольно странной. Более высокородные персоны взирали на Ганса с восхищением, как на некое произведение искусства, и в то же время с некоторой робостью. У женщин — и высокородных, и не особо высокородных, в том числе и у Мигнариал — это восхищение нередко наслаивалось на интерес, хотя и подспудный. Мигнариал никогда не думала и не говорила того, что не преминули бы высказать вслух другие: просто противно, до чего все бабы липнут к этому животному, к этому Гансу. К этому Порождению Тени.

Мигнариал наблюдала за ним и сейчас и настолько увлеклась, что даже вздрогнула, когда он заговорил с ней.

— Хм-м. Ну что ж, такие вот дела, милая, — сказал он, скользя обратно к ней. — Или кто-то не обратил внимания на это наставление, или кто-то другой побывал здесь недавно и сжег все топливо. Нам не удастся развести костер. Придется поужинать финиками, сухарями и этой отвратительной вяленой рыбой. А я глотну пива, которое везет наш Тупица. Ах да, пусть он первым попьет из этого колодца, Мигни.

Вытянув наверх привязанную к веревке бадью, в которой плескалась и хлюпала вода, Мигнариал вопросительно уставилась на Ганса:

— Почему?

Он пояснил, глядя ей в глаза:

— На всякий случай. Из нас пятерых он наименее важен.

— Ox! — Мигнариал вздрогнула. Она с подозрением осмотрела воду в бадье, потом перевела взгляд на Ганса. — Но он несет всю нашу поклажу!

Ганс кивнул:

— Большую часть поклажи можно будет навьючить на лошадей. А мне противна одна мысль о том, что придется ехать верхом на этом тупом осле. Полагаю, мне нужно будет тянуть его за уши, чтобы хоть как-то править им. Так что остаемся ты да я. — Он ласково улыбнулся ей и распростер руки:

— Но если ты выпьешь первой, а с водой окажется что-то неладное, то к кому я буду прижиматься ночью, когда станет холодно?

— Ах, ты!.. — с улыбкой выговорила Мигнариал, вытаскивая из поклажи медный котелок. Висевший рядом с котелком кожаный мешок весело позвякивал. Девушка дала вьючному животному напиться. — Кстати, уже становится холодно. Я считаю, что Милашка тоже может прижаться к нам, чтобы поделиться своим теплом!

— Ииии-аааа! — отозвался Ганс, снимая со спины онагра приятно побулькивающие бурдюки из козлиной кожи. Услышав эту пародию на собственный вопль, онагр повел своими длинными ушами с нежно-розовыми кончиками, но даже глаз не скосил в сторону Ганса.

Мигнариал была права. Воздух уже сделался ощутимо прохладным, и оба путешественника знали, что вскоре станет еще холоднее. Хотя понять, как возможен такой резкий переход от невыносимой жары к жуткому холоду, было затруднительно.

Однако Ганс пока что не обращал внимания на холод. Сперва он с довольным видом похлопал по боку звенящий мешок, а затем открыл булькающий бурдюк, намереваясь глотнуть пива. Влажная ткань, обернутая вокруг бурдюка, давным-давно высохла на солнце, и пиво успело изрядно нагреться. Однако Гансу было все равно.

— Ах-х-х.

— Ну и как оно, Ганс?

— Теплое…

— Это плохо или хорошо?

Этот вопрос слегка насмешил Ганса. Улыбнувшись, он пожал плечами и отпил еще глоток.

— Ах-х. Хорошо бы не было таким горячим. Не стоило тратить воду на то, чтобы охладить пиво. Но завтра надо будет об этом позаботиться. И не забывай время от времени смачивать тряпку, которой обернут бурдюк. Мы можем к тому же обтирать ею лицо.

— Это будет замечательно, Ганс, — задумчиво произнесла девушка. — А что, если как следует затянуть горловину этого меха, привязать его к прочной веревке и опустить в колодец? Я думаю, тогда он немного охладится, ведь правда?

Ганс как раз делал очередной глоток пива, и над краем бурдюка виднелись только его глаза. Когда Мигнариал задала свой вопрос, эти глаза сделались большими и круглыми. Ганс медленно опустил мех и повернул голову, одарив девушку пристальным взглядом.

— Напомни мне как-нибудь, чтобы я рассказал тебе, почему я никогда ничего не стану опускать в колодец.

Несколько мгновений она смотрела на него, а затем рассмеялась.

— Ага! Все понятно! — Мигнариал повернулась, развевая краями своих широких юбок, и хлопнула по тому мешку, который звенел, а не булькал. — Ты говорил мне, что нашел все эти серебряные монеты в колодце в Орлином Гнезде. Как давно это было?

— Много лет назад, — вздохнул Ганс и глотнул еще пива.

— Шедоуспан собирается ограбить самого принца, — сказал несколько лет назад некий подонок ночному владельцу «Золотой Ящерицы», который в свою очередь передал эти слова Гелиции, хозяйке широко известного в Санктуарии веселого заведения. — И намеревается хорошенько поживиться.