Максим Субботин - Пламя теплится

– Программе анализа потребуется некоторое время. Давай-ка пока взглянем на тебя поближе.

Протянув Дезире кусок смоченного в антисептике бинта, Марна выразительно кивнула в сторону пораненной руки. Потом взяла с полки напоминающий приплюснутый перископ прибор. Он был снабжен несколькими поворотными кольцами и подвижной лампочкой с отражателем.

– Это все, что у меня есть, – произнесла она, будто извиняясь. – Но все лучше, чем ничего. Постарайся не щуриться и не шевелиться, я быстро.

Марна поднесла прибор к глазам пациентки и включила подсветку. Тонкий луч заставил Дезире вскрикнуть и зажмуриться. Однако повинуясь строгому окрику, она все же открыла глаза. Марна колдовала с кольцами фокусировки, добиваясь наилучшей видимости. Все это время Дезире мужественно терпела причиняющий ей боль свет. Наконец экзекуция закончилась, подсветка погасла, прибор отправился на свое место.

Не произнося ни слова, Марна вернулась к компьютеру. Анализ уже завершился.

– Я не могу вынести диагноз с полной уверенностью, скажу лишь первые результаты обследования, – произнесла Марна без тени жалости. Она констатировала сухие факты. Делала это самым обыденным тоном, словно речь шла о пломбировании зуба. – Роговица повреждена больше чем на половину и это еще не предел. На ней заметны инородные вкрапления. Но мне нечем их удалить. А жаль – это бы очень помогло. И самое главное – начался процесс перфорации…

Дезире молчала. Не каждый день узнаешь, что в твоих глазах образуются микроскопические отверстия, и количество их увеличивается с каждым часом.

– Сколько у меня времени? – она почувствовала, как по коже побежали мурашки.

– Два… может быть три дня, и все это время зрение будет ухудшаться – но это в самом неблагоприятном случае. Может быть все останется, как сейчас. Мы не можем знать точно.

– Спасибо, – тихо проговорила девушка, уставившись куда-то в бесконечность. – А что ты сказала про удаление вкраплений? Чем это делается? Это может помочь?

– Да, это определенно бы замедлило процесс разрушения. Сможет ли его остановить полностью? Не знаю.

Дезире на минуту зажмурилась, давая глазам отдохнуть.

«Что делать? Где взять нужные препараты?»

Внезапно Марна, до этого о чем-то сосредоточенно размышлявшая, бросилась к столу и выхватила с него первый попавшийся клочок бумаги.

– Что случилось? – спросила Дезире.

– Здесь рядом есть законсервированный исследовательский институт. Завтра рано утром в него отправляют экспедицию. Возможно, там найдется то, что нам нужно. Нельзя упускать этот шанс. Я напишу все, что может тебе помочь и отдам список Кэру, он тоже идет. Этот невоспитанный грубиян умеет быть редкостной сволочью, но он образован и умен. Этого у него не отнять. Я уверена, он сможет достать лекарство, если оно там есть.

Дезире подскочила на стуле.

– Я бы ему не доверила туалет чистить! – прошипела она.– Это мои глаза и я сама должна за них бороться. Я пойду с ними!

Марна взглянула на нее, как на сумасшедшую.

Кэр хорошо подготовился к разговору со старостой. Пока длилось собрание, эрсати в одиночестве шатался по плохо освещенным коридорам завода. Он осознанно накручивал себя, перебирал в голове услышанное недавно, взвешивал все плюсы и минусы предстоящей экспедиции. Минусов оказалось больше. И дело было не в простом нежелании идти – повседневные заботы его убивали – Кэра преследовало необъяснимое чувство беспокойства. Ему казалось, что там, в недрах института, есть что-то такое, чего не стоит видеть, касаться и вообще знать о нем. Какая-то смутная тревога – ничего больше. Никогда ранее с ним такого не случалось, а подобных вылазок за годы скитаний набралось немало.

В конце концов, эрсати извел себя до такой степени, что в обжитых коридорах завода ему начали видеться тени и слышаться звуки, которых там не могло быть.

– Все, приехали, – почесав затылок, вслух произнес Кэр.

Скопившийся негатив требовал выхода, но, как назло, никто на пути эрсати не попался до самого кабинета старейшины. Пинать стены и всякий мусор было не интересно, и не могло принести успокоения мечущейся натуре Кэра.

Он злился на старосту с его постоянными наставлениями и поучениями. Злился на жителей общины – всех без исключения. Они напоминали ему копошащийся муравейник. Но не трудолюбием и дисциплиной, а неимением собственного голоса и достойных желаний. Их предел – поплотнее набить живот, поудобнее поспать да по-быстрому перепихнуться. Даже такое понятие как любовь – стало крайне редким. Каждодневные заботы и труд отнимали все силы, почти ничего не оставляя на чувства. А ведь когда-то даже человеческая раса, приходилось отдать ей должное, далеко продвинулась не только в технических областях, но и духовных. Многие произведения искусства восхитили даже эрсати, известных своей утонченностью. А что теперь? Вырождающийся сброд, мало помнящий о своем прошлом.

Озлобленный и готовый разорвать любого, кого встретит на пути, Кэр приблизился к комнате старосты. Он даже не посчитал нужным замедлить шаг, без лишних церемоний толкнул ногой дверь. Та со скрипом отлетела в сторону и врезалась в стену. Раздался грохот, послышался шелест падающей штукатурки. Дверь тут же начала путь обратно, повинуясь натяжению ржавой пружины. Но эрсати уже вошел.

До войны комната служила местом отдыха работников завода, а теперь одновременно была и жилым помещением и рабочим кабинетом. Небольшой круглый стол в центре, несколько стульев, покрытый залатанным покрывалом узкий диван, пара вместительных шкафов – вот и вся нехитрая обстановка. Теперь здесь проводились совещания, в которых принимало участие всего несколько человек. Каждый из них специализировался и отвечал за строго определенную сферу деятельности общины, как то – обеспечение питанием, оборона, медицина и другие. Здесь принималось большинство животрепещущих решений, которые потом доводились до рядовых жителей.

– Потрудись впредь быть осторожнее с тем, к чему ты с пользой и пальцем не прикоснулся, – произнес староста и медленно оторвал взгляд от окна. – Садись.

Кэра всегда смешила эта привычка людей – часами рассматривать за окном останки собственного мира. Хотя, можно сказать – уже чужого. Еще каких-то двести лет назад – да, это был исконный мир человека, семимильными шагами движущегося к своему триумфу над законами бытия. И вот каким этот триумф оказался на вкус…

Горечь от содеянного, наверное, еще очень не скоро покинет сознание прежних хозяев планеты. Даже пришлым расам, когда те подняли взгляд на изуродованную Землю после завершения бомбежек и затухания все уничтожающих заклинаний, стало нестерпимо больно. Для многих из них этот новый мир успел стать родным домом. И практически в одночасье дом превратился в кучку жалких догорающих обломков – зараженных и искореженных.