Энгус Уэллс - На путях преисподней

Кедрин погладил ее по щеке, наслаждаясь прикосновением к бархатистой коже. Его лицо стало торжественным.

— Я взглянул на все это, — сказал он, обведя вокруг себя рукой и указывая на дивную картину, развернувшуюся внизу. — Мне стало страшно. Певчая пташка, когда ей отворяют клетку, не может не испугаться. Я подумал, к чему привела меня Госпожа, и коснулся его, — рука Кедрина вновь сжала талисман. — Этот камень соединил нас, он помог победить Тоза и привел меня сюда. И я… ощутил спокойствие. Я увидел выход.

Он замолчал и вновь нахмурился, не вполне представляя, как облечь в слова то, что явилось ему в озарении.

Уинетт ждала. Она была равно уверена в своем супруге и могуществе талисмана.

— Ты говоришь о единстве, — заговорил он наконец. — Как мой отец и все, кому я доверяю. Вы твердите, что необходим некий главный символ, в котором станут искать опоры Три Королевства, некая властная сила, исходящая из Андурела.

— Это так, — проговорила Уинетт, когда он опять умолк, упорядочивая свои мысли.

— И я с этим согласен, — продолжал Кедрин. — Но пока символ этот — один человек, обитатель Белого дворца, сохраняется опасность, что это место займет властолюбец. Дарр был честным человеком. А Хаттим — нет. Удержись Хаттим на престоле — и даже без помощи Тоза он вполне мог нанести невосполнимый ущерб Тамуру, Кешу, всем Трем Королевствам. Подумай: один-единственный человек может диктовать Королевствам свою волю, относясь к ним не как к союзникам, а как к своим личным владениям. Он может создать Империю вроде той, о которой рассказывает Тепшен, вспоминая родину.

— По этой самой причине твой отец и Ярл пытались учредить совет, — сказала Уинетт. — Они хотели ограничить власть Хаттима.

— О да! — обветренное лицо Кедрина расцвело в улыбке, карие глаза восторженно засияли. — Именно это я и увидел, прикоснувшись к талисману. Это и есть путь, указанный мне Госпожой.

— Путь? — переспросила Уинетт. — Я его не вижу.

— Все очень просто, — улыбнулся Кедрин. — Надо учредить Совет! Составить его из представителей Тамура, Кеша и Усть-Галича! Выбирать в него должны не по праву наследства, не за могущество, не в силу обычая — совершенно свободно. Советники должны представлять свой народ. И пусть заседают в Белом Дворце. Издают законы, определяют пошлины, разрешают споры. Пусть призывают Королевства к войне, если снова придется драться. Их полномочия будут ограничены… Годом? Тремя? Не могу сказать. Но я знаю одно: если их места предоставлены им голосами их народов, ни один человек не сможет навязать свою волю остальным. Властолюбцам не удастся восторжествовать. Эта угроза исключена.

Уинетт воззрилась на него в изумлении.

— Это совершенно новая мысль, — медленно проговорила она. — Думаешь, ее примут?

— А тебе она по нраву? Тебе, которой я доверяю, как никому?

Уинетт поджала губы и коснулась талисмана, что висел у нее на груди, словно ища поддержки.

— Да, — кивнула она. — По нраву.

— И мы будем свободны! Сможем путешествовать, где пожелаем, зная, что Королевства в надежных руках.

— Конечно, — согласилась Уинетт. — Но другие… Твой отец, Ярл… Примут ли они такое?

Улыбка Кедрина стала еще ярче.

— Они хотят, чтобы я стал королем, верно? Разве король не вправе провозгласить это своей волей? И разве он не вправе отказаться от своей власти?

— Поговори сперва с Бетани, — сказала Уинетт. — При ее поддержке тебе будет проще убедить остальных. В конце концов это прямой вызов традициям.

Кедрин кивнул.

— Непременно поговорю. И с Эстреванскими Сестрами, если потребуется. Кстати, твоя сестра по-прежнему желает удалиться в Священный Город? Ей бы подобало получить сопровождающих. Да и нам, как королевской чете, стоит почтить своим присутствием общину Сестер. Если мы приедем с Эшривелью, это будет великолепная возможность для учреждения Совета. К тому же все увидят, что королю и королеве нет нужды запираться в Андуреле, как в клетке.

— Эстреван! — при этом слове Уинетт просияла. — Как давно я там не бывала! Я уже и думать не смела, что снова его увижу.

— А ты не передумаешь? — руки Кедрина скользнули по ее плечам. — Не начнешь жалеть о том, что оставила его?

Он говорил почти шутливо, но Уинетт увидела страх в его глазах и обвила руками его шею.

— Нет, — твердо ответила она, приблизив его лицо к своему. — Это был глупый вопрос. Я сделала выбор, и этот выбор благословлен Госпожой. Я не сожалею и не буду сожалеть. Знаешь ли ты, как я люблю тебя, муж мой?

Ее руки еще крепче обвили его шею, заставляя его наклониться, а губы подтвердили ее слова. Кедрин почувствовал, как все его сомнения уносятся прочь. Они стояли обнявшись, а ветерок крепчал, воздух быстро теплел, и солнце ослепительно сияло над городом.

— Ты еще не совсем разнежился от этой роскоши?

Тепшен Лал отбил опускающуюся кабу Кедрина. Продолжая дугу, его деревянный учебный клинок завершил ее крепким ударом по ребрам противника. Не будь на Кедрине рубахи с мягкой подкладкой, да будь клинки стальными, эта схватка вполне могла оказаться последней. А так Кедрин лишь крякнул от удара. Впрочем, он догадывался, что через некоторое время обнаружит на боку солидный синяк, и ему понадобятся травы Уинетт. Тепшен был суровым учителем. Когда дело касалось боя на мечах, он не смотрел ни на дружбу, ни на титулы. Учеба есть учеба.

— Еще раз. И представь себе, что ты знаешь, как работают клинком.

Кедрин ухмыльнулся, попятился и поудобнее перехватил рукоять, не сводя глаз с друга. Тот принял защитную стойку. На охристой коже скуластого лица, полускрытого учебной маской, не проступило ни капли пота, раскосые глаза глядели бесстрастно. Тепшен был на голову ниже тамурского принца. Годы, казалось, сказались на его внешности не больше, чем на статуях, волосы, заплетенные в косу, были черны, как вороново крыло, и блестели от масла. Дыхание его оставалось ровным, несмотря на добрый час работы на арене. Кедрин имел весьма смутное представление о возрасте Тепшена. Он был еще ребенком, когда кьо приехал с востока и присягнул на верность Тамуру. С того самого дня Тепшен стал для юного принца тем, что называл «ан-дьо» — отцом, хоть и не по крови, опекуном и верным товарищем. Именно Тепшен Лал обучил Кедрина владеть мечом и бороться врукопашную так, как принято в империи, из которой он бежал, объявленный вне закона злобным и мстительным тираном. Лал нашел в суровых диких нагорьях Тамура не просто убежище, но новый дом. Понятия о чести и достоинстве у этого народа походили на его собственные. Трудно было найти более верного соратника, и Кедрин был благодарен учителю за его дружбу.