Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир

Сотоварищ взмахнул кистенем, целя в висок. Лют крутнулся, подставляя под удар ушкуйника. Бронзовая гирька на кожаном шнуре проломила лобную кость с глухим стуком. Лют ударил наискось, разбойник отступил на шаг, кистень выпал из ладони, широко распахнутыми глазами взглянул неверяще: от левого плеча до правого бока ощерилась алая борозда.

Стрый одобрительно кивнул молодецкому удару. Заслышав рассерженный стрекот, он резко задрал голову. Сорока, переминаясь на ветке, с азартом смотрела на драку, клюв ее возбужденно открывался.

Стрый метнул руку к поясу, в воздухе мелькнул нож. В шум сражения вплелся глухой удар, жалобный вскрик, на траву посыпались перья.

Буслай ударил детину с вскинутым топором, лезвие легко срубило рукоять, грудь лиходея отозвалась влажным хрустом. Разбойник без звука рухнул, как подрубленное дерево.

Последний лиходей в страхе метнулся в лес. Савка закричал азартно:

– Лови! Уйдет!

Буслай и без подсказки отрока видел удаляющуюся спину: еще немного – и пропадет в чаще. Топор, кувыркаясь, врубился в позвоночник. Удар оторвал ноги разбойника от земли и безжалостно швырнул мертвое тело о ствол.

Ждан, с трудом державший поводья вьючных лошадей, крикнул ликующе. Рядом восторженно плющил ладонь кулаком Савка – щеки раскраснелись, в глазах восторг.

Стрый со скучающей миной оглядел побоище, взор его привлекло подножие дерева, куда рухнула сорока.

– Лют, посмотри там.

Гридень неспешно направился к дереву, в спину донесся хвастливый крик:

– Ты видел, Лют, как я стрельца сшиб? Прямо в лоб, а ты поосторожничал, боялся промахнуться.

Лют ответил через плечо:

– Спору нет, ты – молодец. Теперь лезь доставай оружие – или бросишь?

Стрый издевательски хохотнул баском, лицо Буслая обиженно вытянулось, как у козы. Лют услышал треск веток, сдавленные проклятья и помимо воли улыбнулся.

Под деревом лежала женщина в лохмотьях, грязную ткань на левом боку окрашивала кровь, оттуда торчала рукоять. Лют убрал заляпанным мечом с лица пепельные космы. Отшатнулся от ненавидящего взгляда. Из открытого рта ведьмы полились, пополам с темными сгустками, слова:

– Ты!.. Прокли…

Острие меча ткнуло в мягкое горло. Речь прервалась бульканьем. Ведьма дернулась, лицо стало беззащитно-жалобным, глаза устало закрылись.

Лют выдернул нож воеводы и, мрачнея, отошел от трупа. Вовремя прервал ведьмино изурочье – еще чуть, и стал бы проклятым, умер позорной для воина смертью. Бр-р!

Очнувшийся главарь приподнял голову и резко отстранился, так что затылок погрузился в мягкую землю. Перед глазами торчало острие узорчатого клинка.

Скосил глаза: подельники лежали вповалку, земля набухала теплой рудой – будет пожива лесному зверью.

Корчун повернул голову на поступь копыт: зеленые кроны заслонил огромный конь. Стрый с высоты седла насмешливо спросил:

– Ты, мил человек, распутье предлагал?

Бледные губы главаря мелко задрожали, он попытался врасти в землю, стать кротом безглазым, землеройкой паршивой, лишь бы подальше от суровых гридней. Дернул леший напасть!

– Что ты, воевода, – ответил главарь ломким голосом. – Уж прости лесных людей, одичали малость, шутки стали не задорными.

Зубы Стрыя хищно проглянули сквозь густую бороду, в глазах блеснуло темное пламя.

– Шутить изволили? – спросил воевода ласково. – Ну, теперь наш черед… Но сперва ответь: есть поблизости село, где можно вашу кровь и слюни смыть?

Корчун кивнул и пролепетал трясущимися губами:

– Дык скоро Березняки будут. Езжайте по тропке, прямиком на село наедете.

Стрый кивнул, натягивая поводья. Конь неспешно тронулся. Буслай спрыгнул с веток, держа в кулаке нож, заляпанный по рукоять кровью и мозгами разбойника. Лют убрал от горла Корчуна меч. Подъехавший Ждан бросил тряпицу – грубая ткань прошлась по окровавленному лезвию.

Буслай сбегал за топором, осмотрел лезвие недовольно – отмывай теперь от поганой крови благородное оружие.

Справный топор: изогнутое книзу лезвие равно хорошо рубит и режет, кузнец придал лезвию скругленную форму, как жахнешь по ворогу – и разломятся кости вместе с подставленным мечом и рукой. Такое оружие не стыдно вручить и богу Грозы, недаром зовется перунцем. Правда, Перун бьет топором Змея, а гридню приходится о дерьмо мараться.

Стрый скрылся за поворотом. Гридни вскочили в седла, конские бока промялись под пятками. Ждан молча тащил в поводу лошадей и невидяще смотрел на лес, стискивая с хрустом кулаки.

Буслай, глядя в спину воеводы, сказал Люту с неудовольствием:

– Ишь, обленился, только покричал со страху да птичку пришиб.

Лют не поддержал соратника в злословии, промолчал.

Савка успокаивающе похлопал кобылку по шее, и животное неохотно переступило труп с разрубленной головой, только земля под копытом чавкнула. Отрок оглянулся на застывшего под деревом главаря разбойников:

– Лют, а с этим что?

У Корчуна перехватило дыхание, кожу лица защипало, словно умылся и сдуру сунулся за порог в месяц сечень. Гридень бросил небрежно:

– Если считаешь, что лиходейство пустяк, то ничего.

Савка кивнул: все ясно.

Корчун с замершим сердцем смотрел, как спрыгнувший с седла отрок приближался, держа в руках шипастую булаву.

Стойгнев с семьей собирался вечерять, когда за окном раздались детские возгласы и громко залаял пес. Хозяин дома сунул в раскрытые ставни седую бороду, и сердце упало. Багровое солнце, съеденное на четверть горизонтом, грозно подсвечивало группу всадников. От вида предводителя живот скрутило. Вроде оружные. Неужто ушкуйники осмелились напасть?

Наперерез пришлым двигался войт с сыновьями и парой крепких селян. Глава чужаков остановил чудовищного коня…

Стойгнев с затаенным дыханием наблюдал за встречей, а когда войт спокойно переговорил и отъехал, испытал мальчишеское разочарование от несостоявшейся драки.

Пришлые продолжили путь в окружении сельчан. Стойгнев до хруста позвонков вытянул шею, пытаясь услышать, о чем так увлеченно спрашивают односельчане.

Стрый заметил сивобородого мужа в окне добротного дома и окинул взглядом подворье. Словно слепленные из воска, белели бревна овина, амбара, курятника. В щелях не нашлось никакой сорной травы, мха или плесени.

Дом добротный, просторный, для большой и ладной семьи. Резная причелина изукрашена нарядно, срезы пропусков хвастают по2ловой – изжелта-белой – свежестью, охлупень гордо возглавляет конская голова, ставни окон расписаны охрой, чернильным соком.

– Пожалуй, здесь заночуем, ежели хозяин пустит, – сказал воевода войту.

Тот кивнул:

– Стойгнев справный хозяин, у него отдохнете.