Виктория Мариновская - Над уровнем неба

Кирилл ни как не хотел выходить у нее из мыслей — она прокручивала раз за разом события минувшего дня, вспоминая его лицо его голос...  Светлана нехотя призналась сама себе, что парень  ей понравился. И это вызывало у нее странную досаду. Жаль, что он не попросил у нее номер телефона. Хотя та неуклюжая девица с грязной одеждой и слипшимися волосами, которую она из себя представляла сегодня, едва ли могла очаровать столь симпатичного и очевидно достаточно избалованного женским вниманием Кирилла. Света помнила недоуменные взгляды официанток косившихся на них сегодня в кафе — что такой парень делает в обществе это неловкой дурочки?

«Ну и ладно!» - она одернула саму себя - «Подумаешь.… Надо выкинуть  все это из головы и забыть». Светлана устало прикрыла глаза...

Уже сквозь сон девушка услышала, как зазвонил в коридоре на тумбочке мобильный телефон.

«Вовремя, чуть не заснула в ванне — мало мне неприятностей с автомобилями...» - она разозлилась, неловко выскочила из воды, пребольно стукнувшись ногой об угол стиральной машины. Торопливо накинув на себя полотенце, Светлана выбежала из ванной, и, оставляя на паркете следы от мокрых босых ног, успела ответить на телефонный звонок.

-Привет, милая. Как дела? - устало спросила Ольга Сергеевна. Голос у нее был тусклый.  

-Да я-то нормально, ты как там? - она торопливо успокоила мать. -  Когда похороны? Может мне стоило поехать вместе с тобой?

         -Нет, не переживай я сама разберусь! Тебе это совершенно ни к чему! К тому же Гоша должен скоро подъехать. - Ее голос потеплел при одном лишь воспоминании о нем.

         Гоша,  а вернее Георгий Васильевич Казаков, был маминым коллегой по работе и одновременно близким другом. При первой же встрече он попросил Светлану не «выкать», и называть его по-простому – Гошей.

         Их обычно свободная кухня казалось маленькой и тесной, когда этот добродушный здоровяк удобно располагался на небольшом кожаном диванчике. Гоша был заместителем генерального директора того самого ООО «Строй спецсервис», в котором работала ее мать. Казаков еженедельно мотался по командировкам не только по стране, но и по загранице. 

- Домой приеду после похорон… - Торопливо проговорила женщина. Слышались отдаленные голоса, какой-то шум и гул работающего дизельного двигателя. Светлана поняла, что мать уже где-то на автобусной станции. - Ты эти дни побудешь одна? Справишься? Деньги в тумбочке, на четыре дня тебе хватит.

-Конечно, мамуль. Ты не переживай, если что звони… - поспешила ее успокоить Света.

-Ужинала?

-Да нет, только собиралась...  Но обещаю поесть! – поспешно отрапортовала девушка.

-Вот  и умничка. – С некоторым облегчением в голосе произнесла Ольга Сергеевна и торопливо распрощалась. -  Ладно, целую, у меня по второй линии звонок…

Он зло хлопнул входной дверью, оббитой причудливыми деревянными виньетками, с изображениями битв древних титанов. Замысловатые узоры, состоящие из хитрых сплетений рук, ног, мечей и щитов, едва не посыпались вниз от мощного хлопка.  А вот фонарь, с мутными, почерневшими от сажи и копоти стеклами жалобно крякнул и, мигнув желтым глазом, погас.

 Скинув испачканные пиджак и рубашку на пол, которые тут же исчезли, будто бы их и не было, он остался в одних брюках. Бесцельно меряя широкими шагами пустую кухню, он в смятении сжимал и разжимал кулаки.

Он не узнавал самого себя – руки дрожали, а его самого колотила дрожь, словно в лихорадке. Непосильным грузом давило гулкое пустое безмолвие дома, звенящая одиночеством тишина. Впервые за много лет его до безумия разозлила эта ненормальная пустота, от цепких лап которой, невозможно было ни убежать, ни скрыться.

На небольшом столике стоял прозрачный пузатый графин с водой. Очередная иллюзия, которая, так же как и весь этот дом, была необходима для его сознания, для того что бы он не сошел с ума… Недолго думая он схватил графин и вылил его себе на голову. Прозрачные струи воды скатились с его лица, падая на плечи, стекая по плечам, оставив после себя прозрачные капли на деревянном полу. И не смотря на то что ни холода, ни тепла он не чувствовал, это возымело определенный эффект. Чуточку стало легче. Внезапно у него  мелькнула еще одна мысль, которую он тут же с удовольствием реализовал – резко зашвырнул стеклянный графин о стену. Тот в свою очередь разлетелся красивым веером осколков, разбивая на мгновение надменную тишину и пустоту. Стало еще легче. К тому же графин жалко не было – услужливое сознание завтра же восстановит до мельчайших подробностей этот совершенно ненужный ему предмет обихода.

Он посмотрел на небольшое зеркало в прихожей, откуда горя безумием светились его глаза. Глаза чудовища, монстра…  Как же он ненавидел  себя! 

Он сотни раз разбивал зеркала и стекла. Только это не помогало. Каждый новый день все вновь оказывалось на своих местах. Сознание причудливым образом воссоздавало до мельчайших подробностей его бывшего дома. Дома, который остался далеко в прошлом. Но здесь в Пограничье, специально для него стоял этот особняк с причудливой архитектурой восемнадцатого века.

Что же сегодня произошло? Как вообще это могло произойти?! Сегодня он посмел нарушить главное правило, самовольно изменив человеческую судьбу… Конечно же происшедшее не останется незамеченным. Да и не может таковым остаться. Всему ведется строгий отчет. Каждый из списка должен быть на своем месте.

Его взгляд метнулся  к трем пожелтевшим листкам, лежавшим на гладкой поверхности стола, и только ему было сейчас известно, что здесь должен был лежать четвертый лист.… Но его не было.

Выкрутиться было можно. Пока еще можно, если сказать, что не успел, зазевался.… Внесутся коррективы, и в ближайшее время он сделает все, как должен был сделать сегодня. Его пожурят, но на этом дело и закончиться.  И Вечный список пополнится еще одной encore une âme[2]… Необходимо только лишь обо всем сообщить Феликсу. Да и вообще мало ли таких прецедентов?   В конце концов, все всегда можно свалить на слишком рьяно блюдущего свои обязанности ангела-хранителя!

Была только одна загвоздка. Не мог он ни о чем рассказать Феликсу.

И уж тем более не хотел исправлять свою ошибку.

Его сознание вообще отказывалась признавать то, что он сделал ошибкой. И если бы ситуация повторилась вновь он не смог бы поступить по-другому. Почему? Ответа на этот вопрос он не знал.

Бросив взгляд на часы, он нахмурился. Почтальон, который должен был забрать эти листочки, отчего-то запаздывал.

Негромкий стук резко и тревожно разлетелся комнате. И хотя он ожидал, ставшего уже давно таким привычным визитером, почтальона, внутри него все застыло.