Дмитрий Видинеев - Предел. Дети палача

Фарамор взял себя в руки и снова поглядел на свое отражение в водопойной колоде. Все было в порядке, никакого старика. Помутнение в голове исчезло. Какое-то время он еще стоял, обдумывая то, что произошло, а потом вытер ладонью выступившую на лбу испарину и направился к городским воротам.

Девочка сидела на мешке с вещами и прижимала к груди Хитреца Хета. Она задумчиво перебирала пальцами его рыжие, сшитые из тряпичных лоскутков волосы. Невея представляла, что плывет по тихой, окутанной туманом реке. Она сидела в лодке, а медленное течение тянуло ее сквозь клубящуюся белесую мглу. Невея была рада, что не видит берегов, ведь на них находилось нечто страшное. Она это знала. Спокойствие только здесь, на середине реки. Туман скрывал все, что не хотелось видеть. Ей нравилось плыть и плыть и ни о чем не думать…

— Невея.

… Лодка наткнулась на подводную корягу…

— Невея!

Девочка встрепенулась и посмотрела на брата.

— Вставай, нам пора уходить.

Фарамор взял ее за руку и помог подняться, потом взвалил мешок и суму на плечо. Затемненное капюшоном лицо брата было озлобленным и это напугало Невею, но она не стала задавать вопросы. Ей не хотелось знать.

«На берегу находится нечто страшное!»

Она понимала, куда ходил брат, оставив ее здесь, вот только едва сознание начинало погружаться в эти мысли, перед глазами снова появлялась затянутая туманом река.

Фарамор и Невея вышли из городских ворот и прошли по широкому откидному мосту через наполненный вонючей водой ров. Впереди лежала пыльная уходящая вдаль дорога. Вокруг были разбросаны фермы, вспаханные поля, загоны, вдалеке медленно вращались холщовые крылья мельницы, в чистом небе летали два ястреба, выискивая добычу.

Злость в Фараморе притихла, сменившись полным отчаянием. Он не знал куда идти. У них не было родных, к которым можно податься. Впереди ждала пугающая неизвестность. Юноша глубоко вздохнул, откинул с головы капюшон и, держа за руку сестренку, ступил в мягкую пыль дороги.

Глава 4

До леса они добрались к вечеру. Красные закатные лучи солнца пробивались сквозь хитросплетение ветвей. Они отбрасывали на вспоротую корнями землю и кряжистые стволы причудливые янтарные тени.

Вдалеке слышался стук топоров лесорубов. Скоро они закончат работу и отправятся в лагерь на ночевку. Фарамор не решился попроситься на ночлег к их кострам, ведь кто-то из них мог узнать в них детей бывшего палача, а это опасно.

Они расположились на опушке, недалеко от дороги. Фарамор собрал хворост и разжег костер. Ужинали, когда лес полностью погрузился в темноту. Языки пламени лизали дрова, потрескивали угли. Невдалеке размеренно ухал филин. Невея, закутавшись в плащ, сидела на куче хвороста. Ее ладони обнимали глиняную кружку с заваренным травяным сбором, из которой поднимался ароматный пар. На коленях девочки лежал Хитрец Хет. Черные пуговичные глаза куклы отражали свет костра и казались живыми, вышитая красной нитью широкая улыбка, будто бы подбадривала, говорила, что не надо отчаиваться.

Сейчас Фарамор был согласен с улыбкой Хитреца Хета — унывать не стоит. Ради Невеи он постарается избавиться от отчаяния, но только не от злости. О, нет, это чувство он сохранит, и будет лелеять. Забыть про ненависть к людям из столицы, значит предать память отца.

Фарамор поднялся с ложа из веток и вышел на опушку. Отсюда отчетливо был виден город. Он выделялся в темноте мерцающими огоньками окон на башнях, блуждающими яркими точками факелов в руках стражников на стенах. Город окутывало покрывало звездного неба. Великий Алтарвир, столица Исходных земель, которую еще вчера Фарамор любил, а сейчас ненавидел.

Он не заметил, как к нему подошла Невея. Постояв рядом с братом, девочка взяла его за руку. Она тоже смотрела на огни города и в ее глазах стояла тоска.

— Ты так и будешь молчать? — спросил Фарамор.

— Нет, — еле слышно произнесла Невея и после большой паузы спросила: — Мы больше сюда не вернемся, верно? — ее голос был спокоен.

Фарамор пожал плечами. Что он мог ответить? Невея не видела в темноте этого жеста брата, но почувствовала, как напряглась его рука. Ей представилась лодка изменившая направление в сторону берега, ветер всколыхнул туманную дымку. Невея почувствовала страх, но ненадолго. Течение подхватило лодку, и та снова поплыла по безопасной середине реки, а глаза девочки, секунду назад смотревшие будто бы в никуда, снова стали осмысленными.

На одной из ферм тоскливо завывала собака. Фарамору не понравился этот звук. Он был словно апофеоз сегодняшнего дня, как неутешительный итог.

— Куда мы завтра пойдем, Фар? — спросила Невея.

— Я не знаю, — честно ответил он. — Но, мы ведь что-нибудь придумаем, правда? Будь уверена, мы не пропадем, — Фарамор старался, чтобы голос звучал бодро и сейчас он сам верил в свои слова.

Природа словно решила поддержать изгнанников и подарила теплую безветренную ночь. Невея, закутавшись в плащ и одеяло, уснула быстро. Ее голова покоилась на мягкой кукле. Фарамор же долго сидел возле костра, время от времени подкармливая огонь ветками. Он не в первый раз проводил ночь в лесу. До смерти матери они с отцом часто ходили на охоту. Конечно, лес не был для него чем-то привычным, но он его не пугал.

Рядом с Фарамором лежал нож с красивой костяной рукояткой. Отец купил его у торговца с севера и подарил сыну на пятнадцатилетие. На лезвии оружия были вытравлена руническая вязь — как уверял торговец, это заклятие от затупления лезвия. У северян ложь являлась страшным грехом, и не верить в слова торговца оснований не было, и, как выяснилось, нож действительно не тупился. Фарамор не думал, что здесь, возле самой кромки леса, стоит опасаться диких зверей, но с оружием под рукой было спокойнее. Около полуночи он свернулся калачиком на куче хвороста, закутался в плащ и закрыл глаза.

Ему приснилась казнь, но сознание, словно решив увеличить ужас кошмара, прибавила новые подробности. Гейдер, на жирном лице которого уродливо морщилось рыло хряка, а между губ пробивались клыки, бил топором по спине отца. Он выдергивал оружие из раны, и с изогнутого лезвия веером разлеталась кровь. Гейдер хрюкал от удовольствия — в его черных маслянистых глазах вспыхивали искры безумия, — и снова бил отца по спине. Лицо палача начало меняться. Оно худело, обретая резкие сухие черты. Багровая кожа становилась болезненно желтой. Светлые волосы вздыбились вверх, превращаясь в высокую, сверкающую каменьями корону. Теперь это был Таракот. Государь кривил тонкие губы в страшном подобии улыбки, продолжая заносить и опускать топор на спину отца — в сплошное кровавое месиво из которого торчали обломки костей. Вокруг из кромешной тьмы за этим действом наблюдали тысячи глаз. В них горело восхищение. Рты скалились в зверином оскале.