Йан Грэхем - Монумент

Те давние ощущения, воспоминания о холоде и страданиях, давно уже смазались в памяти. Значение имело лишь то, что происходит сейчас. А сейчас Балласу было зябко и неуютно. Промозглый холод забирался под куртку, пронизывая до самых костей. Навряд ли сильно подморозило; просто Баллас отвык. Размяк. Разбаловался в теплом доме священника. Да и если на то пошло, то одет не по погоде. Святоша не дал ему плаща. Штаны, рубашка, куртка – да. Но как насчет теплого шерстяного плаща с капюшоном? Очевидно, щедрость священника все же имела пределы.

Баллас брел вперед, думая о монетах в кармане и мало заботясь о том, куда несут его ноги. Вскоре он начал узнавать местность. Определенно, он здесь уже бывал… когда? А так ли это важно? В тот раз, помнится, стояли сумерки, но и сейчас, при свете дня, длинный ряд обветшалых зданий показался смутно знакомым. В особенности – одно. Над дверью виднелась вывеска: толстая горящая свеча – знак борделя. Тотчас вспомнились комнатенка на втором этаже, пышноволосая полнотелая шлюха и острый аромат трав…

А ведь и верно – это та самая улица, где его избили каменщики. Как назвал ее священник? Винокурная?.. Баллас остановился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Ему определенно не хотелось еще раз встретиться с рыжим ублюдком и его приятелями. Баллас представил их удивленно-ненавидящие взгляды… Удивление быстро превратится в ярость; они захотят исправить дело и довершить начатую работу…

Баллас развернулся на каблуках и поспешил прочь от опасного места. Он шел куда глаза глядят, покуда ноги не вынесли его на широкую рыночную площадь.

Торговля была в самом разгаре. На площади громоздились деревянные прилавки и лотки. Баллас побродил среди них, раздумывая, на что бы потратить деньги священника. Ничего особенного он не углядел. Его не привлекали горшочки со специями, посуда или кухонные ножи. Не вызывали особенного интереса и культовые предметы, вроде стихов из Книги Пилигримов, вырезанных на дереве или написанных на свитках и украшенных многочисленными цветными виньетками.

Баллас миновал рыбные прилавки, заваленные треской, лососем и радужной форелью, сверкавшей серебряной чешуей. Прошел и мясные ряды, где торговцы на разные лады расхваливали свой товар – жирные окорока, шматы свинины, говядины и оленины, исходящие кровавым соком…

Добравшись до рядов приготовленного мяса, Баллас остановился. Он алчно созерцал приправленные мятой котлеты, жареную свинину с толстой хрустящей корочкой, бифштексы с подливой… В конце концов Баллас выбрал цыпленка в меду. Мясо было изжарено еще утром и оказалось холоднее льда, но Балласа это не беспокоило. Он в один присест заглотил цыпленка, обсосал косточки и вытер жирные руки о штаны. Теперь настало время винных рядов. Баллас купил самую дешевую бутылку виски, заботясь не столько о вкусе, сколько о крепости. Выбравшись из сутолоки рынка, побрел через площадь – и лишь теперь понял, где очутился.

На дальнем конце площади вздымался гигантский дуб. Его ствол был в два раза толще любого из деревьев, которые Баллас повидал за свою долгую и богатую впечатлениями жизнь. Голые ветви исполина тянулись к небесам, похожие на толстых черных змей.

С веток свисали три человеческие головы. Издали Баллас не мог разглядеть лица и не сразу сообразил, что это. Он прищурился, разглядывая непонятные темные шары, а когда понял – заинтересованно направился к дубу, на ходу откупоривая виски.

Одна из голов принадлежала старику: крошечные, глубоко посаженные глаза расширены от ужаса, рот раззявлен в безмолвном крике. К соседнему суку прибили голову юноши. Огромные глаза даже в смерти сохранили ярко-синий цвет; кожа была бледной, почти прозрачной. Во лбу между бровей поблескивала шляпка гвоздя, на переносице и щеках виднелись потеки засохшей крови. На фоне белой кожи они казались несуразными – слишком яркими и кричащими, словно дешевая помада на губах шлюхи…

Баллас глотнул виски. Обжигающая жидкость хлынула в горло, и по телу заструилось приятное тепло. Он перевел взгляд на последнюю голову. Молодая женщина с темными глазами и пышной копной вьющихся рыжих волос. При жизни она была хороша собой. Баллас посмотрел на обрубок шеи, размышляя, каково было ее тело. Наверное, пышное, полногрудое, с широкими сильными бедрами… Как раз такие женщины и нравились Балласу больше всего…

Какое преступление совершила эта женщина? Занималась колдовством?

А впрочем, какая разница? Ее голова висела на Дубе Кары, а значит, женщину казнили за святотатство. Дуб предназначался не для воров и убийц. Сюда попадали те, кто преступил закон Церкви Пилигримов. Не исключено, что рыжеволосая красотка и в самом деле баловалась магией – те, кто практиковал запретное искусство, частенько оказывались на этом дубе. Для Церкви не имело значения, использовали они свои умения на благо или во зло. Согласно учению Четверых, магия была преступлением, и колдуна ждало суровое наказание. Впрочем, к Дубу Кары прибивали не только магов, но и тех, кто просто пользовался их услугами. А еще – еретиков, богохульников и святотатцев. Эти люди оскорбляли Церковь Пилигримов и заслуживали возмездия…

Баллас отвернулся от мертвых голов и снова отхлебнул из бутылки.

– Эй! – рявкнул грубоватый голос у него за спиной. – Как ты смеешь пить возле Дуба? Баллас и ухом не повел.

– Горожанин! – крикнул голос. – Ты что, не знаешь, что Дуб свят? Это богохульство!

К Балласу спешили двое священных стражей – блюстители закона королевства, воины святой справедливости. Они носили черные мундиры с синим треугольником, вышитым на груди. При каждом был меч и длинный кинжал. Отполированные шлемы ярко блестели на солнце.

Один из стражей требовательно протянул руку.

– Дай сюда бутылку, – велел он. – На Храмовой площади запрещено пить.

– А я не пью, – отозвался Баллас. Страж приподнял брови.

– В этой бутылке виски, – сказал он, – я отсюда чувствую запах. А ты заливаешь его себе в глотку. Стало быть, пьешь, горожанин. Так что перестань нести чушь и отдай мне бутылку.

– Это виски, – согласился Баллас. – Но я его употребляю в лечебных целях.

– В лечебных целях?

– Чтобы не умереть от холода, – насмешливо пояснил Баллас.

– Хватит болтать! – резко сказал стражник. Каштановая челка выбивалась из-под шлема. Ему было лет двадцать пять. Уж точно не больше, решил Баллас. И этот щенок собирается отобрать его виски?

– Отдай бутылку, – повторил стражник.

– А если не отдам? Тогда что? Приколотите меня к Дубу? Но ведь Четверо – добродетельные, всепрощающие Пилигримы, которые любят каждую живую душу и прошли пешком наши земли из края в край, чтобы вымолить прощение для всех людей. Вы думаете, они потребуют моей казни лишь за то, что я выпил немного спиртного?..