Д Ясный - Костяная легенда

У самого Сарнацкого детей не было, как-то не сложилось. И всю нерастраченную за долгие годы жизни ласку, он изливал на длинного и нескладного, своего чернявого племянника, сына младшей сестры.

В общем, уважал очень Евсеич Опалина. Даже заварки наливал в кружку побольше, покрепче «для старшего по званию». И сахару клал не жалея, помня о нелюбви Опалина к горькому вкусу крепко заваренного чая.

Так, звать бы пора и чай пить, командира. Заварочный чайничек, плотно накрытый махровым полотенцем, охранник аккуратно поставил рядом с синими большими чашкам, с золотым рисунком Московского кремля и Царь-пушкой на выпуклых боках.

Выглянул, опершись ладонями на столешницу, далеко вытягивая шею в приоткрытое окно. Качнувшись назад на стуле — в дверной проем в поисках Опалина. Не увидел. Вышел на улицу, огляделся. Покрутил головой высматривая владельца автостоянки.

Лежащего ничком на земле Опалина он увидел сразу, и не рассуждая, быстро, по армейской привычке сперва действовать, а не «факты сусолить», схватив аптечку, побежал к нему. На бегу, встревожено и громко, окликая упавшего. В голове Евсеича, цветными пятнами, мелькнули кадры телевизионной криминальной хроники о заказных убийствах. Он на ходу, словно конь, мотнул головой, отгоняя негативные мысли.

Подбежав, упал на колени, не выбирая место приземления и не обращая внимания на торчащие рядом, острыми краями вверх, куски ломаного асфальта. На грязную, сырую землю, рядом с неподвижно лежащим Опалином. Осторожно потянув за плечо, плавно перевернул его на правый бок, страшась увидеть подтверждение своих худших предположений.

Потревоженный прикосновением охранника Опалин с измаранной грязью правой стороной лица коротко простонал и неожиданно чихнул.

— Владимир Анатольевич! — тихо позвал охранник, встревоженное разглядывая его лицо в черных комочках земли и налипшего мусора.

— Как вы? Болит что? Сердце не щемит? Здорово ушиблись?

— Что? — Опалин недоуменно посмотрел на охранника, приподнимаясь на локтях.

— Какое к черту, сердце Евсеич? Тьфу, тьфу на тебя! Ты о чем это говоришь? Чай, что ли на журнал пролил? Весь ты, какой-то испуганный, дерганный! И бледный. Что случилось то?

Опалин, еще чуть выше приподнявшись, удивленно осмотрелся вокруг. Удивившись, обнаружил себя лежащим на грязной и сырой земле. Брезгливо поморщился, отмечая размазанную по пиджаку и коленям брюк грязь.

Он упал? Потерял сознание, что ли? Когда? Как? Ничего не вспоминалось из времени предшествующего падению.

Евсеич бледный и встревоженный молча, следил за ним, растерянным и беспомощным взглядом.

Опалин оперся ладонями на землю, помогая встать себе на ноги. Сарнацкий крепко подхватил его под локоть грязной, измаранной в земле рукой, поддерживая в движении. Опалин, в ответ на действия Евсеича, раздраженно дернул бровью.

«Впрочем, что уж сейчас беспокоиться о дополнительных пятнах на костюме. Поздно соблюдать чистоту. Весь костюм совершенно выпачкан. И руки нечистые. Да уж, угораздило так вымазаться в грязи! Черт возьми! Как неумелый землекоп перемазался до самых ушей!»

В офис он уже точно не поедет, до конца рабочего дня осталось меньше — короткий взгляд на часы — трех часов, а ему необходимо ехать домой, переодеваться в чистую одежду. Необходимо вымыть лицо и руки, почистить обувь и хоть немного одежду.

Супруга, очень хорошо, просто замечательно, что она еще на работе, не увидит в каком виде он появится.

«А испорченный костюм спишу на осмотр котлована. И необходимо будет позвонить на работу, сослаться на недомогание. Предупредить о том, что не приеду».

Опалин встал на ноги, чуть покачнулся, ловя равновесие, оступившись на неровных кусках асфальта. Ощутил, как его крепко, вновь удерживая от падения, подхватил под локти Евсеич. Шевельнул недовольно плечами, освобождаясь от хватки охранника.

— Не надо, Сергей Евсеич меня хватать! — строго сказал Опалин, досадливо поморщившись от мысли, что охранник считает его не способным самостоятельно стоять на ногах.

— Я вполне способен стоять на своих ногах! Это, тебе понятно? Очень хорошо. Чай я пить не буду, спасибо. Поеду домой. Ты же звони по щебенке и…

Опалин, обернувшись, долгим взглядом посмотрел на охранника, выдерживая короткую паузу:

— И не говори ни кому, что я упал. Понятно?!

— Да как скажете, Владимир Анатольевич — Сарнацкий успокаивающе развел руки — Только вот к врачу бы вам заехать, а? И лучше бы прямо сейчас. Анализы там, кардиограмму снять — всей фигурой и лицом Евсеич выражал озабоченность состоянием Опалина.

— Евсеич! — Опалин коротко одернул излишне заботливого охранника. Поднял к верху указательный палец.

— Позволь уж мне самому решать, что нужно делать! Будь так добр!

Протянул, прощаясь руку охраннику, обтерев предварительно от грязи носовым платком.

— Все, я поехал домой. Позвони мне вечером на сотовый и доложи о результатах.

Опалин, снаружи демонстрируя полную в себе уверенность но, совершенно не ощущая её внутри, распрямил плечи. Не оглядываясь, широко ступая, направился к своей машине, стараясь не замечать разобиженного грубым окриком, взгляда охранника.

Вымытый «немец» сверкал отполированными боками, дожидаясь хозяина возле въезда на автостоянку. Подойдя к машине, Владимир Анатольевич достал из багажника покрывало. Набросил на водительское сиденье. Чуть повозился с покрывалом, расправляя равномерно складки.

Включив двигатель, набрал номер Мацусевича, семейного врача, обменявшись ритуальными приветствиями, смешками, вопросами — ответами и договорился о встрече с ним на сегодняшний вечер. Позвонил в офис, сослался на внезапное недомогание, предупредил о своем отсутствии. Распорядился об отмене двух встреч и напомнил о том, что до сих пор не готова калькуляции на фасад торгового центра.

Говорил четко, уверенно, кратко. Так, как больные не говорят. Скорее всего, ему не поверили, но это его не волновало. Были несколько другие, более важные причины для волнений.

Плавно, осмотрительно тронулся, разворачивая автомобиль к выезду на дорогу, одновременно стараясь усилием воли унять сильнейшую дрожь в пальцах. Кое-что, после того, как он поговорил с Матусевичем, внезапно вспомнилось, словно проявили в кювете старую черно — белую фотографию. И то, что он вспомнил, Опалина чрезвычайно сильно взвинтило и устрашило до непроизвольного дрожания рук и тонкой струйки холодного пота между лопатками.

Не укладывалось видение, припомненное им, в рамки обычных реалий. Настолько выбивалось данное вспоминание, что Опалин даже усомнился в своей нормальности.