Дмитрий Воронин - Наследник Атлантиды

– Сержант, выпей кофе, – хмыкнул Бурун. – Прямая трансляция… эти слова тебе о чем-то говорят?

– Другого футбола в это время не было? – сделал сержант еще одно предположение, заранее зная, что столь очевидную версию шеф проверит в первую очередь.

– Не было. Ни по одному каналу.

– А может, они видик смотрели…

В ходе работы над этим делом Генка и Сергей поочередно брали на себя функции скептика, поскольку все принимать сразу на веру – можно было и без крыши остаться. В данный момент роль Фомы неверующего исполнял сержант.

– Возможно, – вздохнул Бурун. – Возможно, такой вариант я допускаю. Хотя для болельщика смотреть запись в то время, как идет прямой репортаж, это… это…

– Идиотизм.

– Точно. Ладно, наблюдение я на сегодня снял, как показывает практика, после закупки радиодеталей два дня он из дома не высунется. И потом, Житнов меня сегодня уже эдак глубокомысленно спрашивал, в курсе ли я, во сколько обходится государству час работы наружки.

– И во сколько? – В голосе Генки сквозил явный интерес.

– Он сам скорее всего не знает… но сказал, что дорого.

– Ладно… так что будем делать сегодня?

– Отвезешь экспертам список, затем… есть одна мысль, надо проверить.

Сержант одним глотком допил остаток кофе и, подхватив документы, скрылся за дверью. А Сергей снова открыл папку на том, самом первом листе. Каждое слово, каждая запятая уже давно и прочно отпечатались в памяти, но не проходило и дня, чтобы Сергей не возвращался к этим строкам.

Особенно к последней.

Она, как и тогда, в первый раз, жгла глаза. Заставляла перечитывать ее снова и снова, как будто бы могло случиться чудо, и слова, вдруг ожив, сложились бы иначе, изменив странный смысл.

«Указанный Верменич Ярослав Борисович не является человеком».

– Ты чудо…

Ладонь Ярослава скользнула по спине женщины, и Инга чуть слышно застонала от удовольствия. Она и сама не знала, почему вдруг с такой готовностью поддержала разговор с неспешно прогуливающимся под дождем мужчиной… и почему сама же предложила продолжить беседу у нее дома, за чашкой горячего кофе, так уместного в этот гадкий, мокрый день. А там – там все было уже предсказуемо, а потому неинтересно. Горячий сладкий кофе… взгляд над краем чашки… соприкоснувшиеся на мгновение пальцы. Он не спешил, и спустя час Инга готова была сама предложить ему раздеться. Но она все-таки дождалась…

Она хотела обернуться, снова увидеть его лицо – красивое и в то же время мужественное, хотела взъерошить его черные с проседью волосы, провести кончиками ногтей по рельефным мышцам. Но Ярослав продолжал ласкать ее спинку, и она боялась пошевелиться, чтобы ненароком не оборвать этот чудный процесс…

А потом вдруг на сердце стало тоскливо, и она со всей ясностью осознала – сейчас он уйдет. Уйдет, чтобы уже никогда не вернуться. По щеке прокатилась слеза, за ней вторая… Этот мужчина был лучшим, самым лучшим… никто из тех, с кем она делила постель, не шел с ним ни в какое сравнение – но дело было не только в этом. Он просто… был особенным. И она чувствовала, что с его исчезновением ее жизнь станет пустой… и совершенно бессмысленной.

– Не уходи, – прошептала она.

– Я здесь, девочка, я здесь.

– Ты уйдешь, – всхлипнула она. – Я знаю…

– Уйду, – вздохнув, согласился он, не желая спорить. Тем более что девушка была права. Он всегда уходил.

Ладонь продолжала ласкать бархатную, усыпанную еле заметными мягкими волосками кожу. И вдруг замерла… там, глубоко внутри тела, пульсировал огонек, жгучий, опасный, тревожный. Он был еще мал, его не смогли бы заметить никакие осмотры, никакие исследования… но чувства Ярослава, когда он того хотел, были острее иных приборов. Пройдет лет пять—семь, не больше, и врачи поставят страшный диагноз – рак. Огонек станет пожаром, который сожжет это молодое, красивое, полное сил тело. Превратит его в развалину… а затем принесет смерть. Или не смерть – но жизнь, которая немногим лучше смерти… постоянные лекарства, операции, облучение.

Пальцы стали капельку теплее, затем засветились изнутри сначала красным, а затем золотистым светом. Пальцы другой руки зарылись в густые светлые локоны. Всхлипывания Инги постепенно утихли – и вместе с ними угас и злобный огонек. Угас, чтобы никогда не ожить… Угасла и боль неизбежной утраты, оставив лишь легкое сожаление и тихую светлую грусть. Завтра Инга еще будет тосковать, через неделю не сможет с уверенностью описать его лицо, через месяц лишь едва вспомнит о нем… Что поделать, так надо.

Пальцы скользили вниз, Инга уже мурлыкала, чувствуя, как тепло проникает в тело. Если бы она увидела сейчас лицо Ярослава – она бы поразилась, насколько мужчина сосредоточен. И тому были причины – это юное создание, красивое и изящное, было все же рождено в дымном городе, в изгаженном мире, в отравленном воздухе. И он одну за другой убивал болезни, еще только зарождающиеся – или те, которые, уже обретя в этом теле дом, отзовутся лишь в детях или внуках Инги. Пусть здоровье будет его маленьким даром этой красивой женщине, которая подарила ему час любви.

– А теперь спи, – прошептал он. – Спи девочка, ты устала, тебе нужны силы…

Инга почувствовала, как тяжелеют веки. Она хотела сказать, что совсем еще не устала и что раз уж он все равно должен уйти, то почему бы им не заняться любовью еще раз, напоследок… на прощание. Но язык не слушался, сознание гасло, погружаясь в блаженную дрему…

Еще раз взъерошив волосы спящей женщины, Ярослав вышел на кухню. Чайник уже давно остыл, некоторое время он раздумывал, переводя взгляд с початой банки кофе на чайник и обратно, затем хмыкнул, плеснул себе воды из-под крана, привычно проведя над стаканом слабо засветившейся ладонью. Если бы сейчас содержимое стакана попало в лабораторию, химики были бы весьма удивлены – воду такой чистоты и минерального баланса можно было найти лишь в нескольких точках планеты. И с каждым годом этих точек становилось все меньше и меньше.

За окном по-прежнему шел дождь… Ярослава это особо не беспокоило, он мог вполне комфортно чувствовать себя и в жару, и в холод, и в слякоть. Но, как и любой нормальный человек, предпочитал все же не слишком жаркую ясную погоду. Только в отличие от других людей, которые искренне считали себя нормальными, он при желании мог эту погоду обеспечить… на все 365 дней в году.

Дверь подъезда захлопнулась за ним, щелкнул кодовый замок. Хмурая мокрая толпа двигалась по лужам, глядя себе под ноги, – и как грязная вода вливается в решетки канализации, так и эти люди мрачной, черно-серой массой вливались в метро. Ударила тугая воздушная волна, поезд остановился… Ярослав прислушался к своим ощущениям – нет, с этим поездом все было в порядке. И все же в воздухе витало нечто… нечто… он не слишком хорошо владел футурпрогнозом, во всяком случае, не настолько, чтобы выдержать экзамен хотя бы на младшего помощника пифии, но определенная чувствительность у него все же была – не общая, как у пифий, а только на масштабные катастрофы. И разумеется, на собственную безопасность. Вот и сейчас он мог бы поклясться, что вот-вот что-то произойдет, что-то очень-очень плохое.