Алекс Готт - Белый Дозор

Марина осталась в памяти такой: рыжая, длинноногая, умная, и глаза у нее большие-пребольшие, зеленые — само очарование. Ну, где ему еще такую найти? Он как-то не вытерпел, приехал к ней (хотел объясниться, постараться понять, почему ушла вот так скупо, без особенных эмоций, не попрощавшись, почему бросила его, ведь даже и намека на ссору не было), но оказалось, что в квартире живут другие люди, они ничего не знают о ней, а ее мобильный телефон молчал. Она явно не хотела, чтобы он ее нашел. Она от него ушла. И этим всё сказано.

Маленькая семья Спиваковых, состоящая из Алексея и его мамы, Валентины Сергеевны, обитала на седьмом этаже крепкого дома сталинской постройки в просторной трехкомнатной квартире. Когда-то их семья была больше на одного человека. Но два года тому назад отец — глава семьи, ушел в иной мир. Он рухнул, как подкошенный, прямо на лекции — скоропостижная смерть. На поминках выступали коллеги по институту, сравнивали смерть Лёшиного отца со смертью настоящего артиста, мол, «умер на сцене» (в данном случае на кафедре). Инсульт в шестьдесят лет, этим уже никого не удивишь. Отец был профессором математики в «Бауманском», мама преподавала в военно-медицинской академии и часто шутила, что склонность к биологии Лёша получил еще в грудном возрасте вместе с ее молоком.

Всё меняется, и порой не в лучшую сторону. Вот и отца нет больше, и висит на стене его портрет: человек с добрым лицом и мудрым взором, бледные кисти рук подлинного аристократа спокойно лежат на коленях, голова чуть повернута, и смотрит отец куда-то в бесконечную, одному ему ведомую даль… Грустно без него. Вечером, бывало, сядут сын с мамой на кухне, пьют чай, и Лёша видит, как мать украдкой нет-нет да и взглянет на третий, пустующий стул, вздохнет. Они с отцом любили друг друга сорок лет, никогда не расставались. Невозможно отвыкнуть от человека, которого знал так долго. Он будет сниться, его образ станет преследовать, и воспоминания о нем нахлынут в любой момент. Вот его чашка, а здесь он сидел, а у того окна любил стоять и смотреть в московское небо, сложив на груди руки. Вот он врывается в дом с букетом роз и торжествует, глядя на школьную медаль сына. Он ушел, но остался в памяти, и ничем эту память не стереть. Да и надо ли? Пусть живет, на то память и дана человеку, чтобы запоминать всё самое хорошее. Вот только грустить о прожитом нельзя, нельзя о нем сожалеть. Толку никакого, лишь начинает печалиться внутри тебя кто-то маленький, а это ты сам, беспомощный и бессильный. Но памяти не прикажешь, она сама по себе, наша память…

Когда Марина жила с ними, вернее, порой оставалась на день-два, иногда больше, то мама даже ходить старалась тише и точно знала цену каждому своему слову. Всегда медлила, прежде чем заговорить. Пыталась разгадать, в каком теперь настроении подруга ее сына. Двум хозяйкам под одной крышей нет жизни — это ясно, как белый день, поэтому в такие дни Валентина Сергеевна уединялась от молодых в своей комнате, выходила редко и только после ухода Марины вновь чувствовала себя, что называется, в своей тарелке. Даже извинялась перед Алексеем, что это она виновата, что нужно было ей съехать, оставить молодых в покое.

— Молодые должны жить отдельно от стариков. Не прощу себе, что так тебя подвела, сынок, — виновато произнесла однажды мама. — Она хорошая девочка, умненькая, славная, я никогда не была против вашего союза.

— Мам, давай, чтобы я от тебя этого больше не слышал! — прикрикнул на мать Лёша и, смягчившись, добавил: — Извини, не сдержался. Мам, она сама ушла, она так решила, значит, она меня не любила, выходит, так, — и с мрачным лицом изрек: — Ты здесь ни при чем, это всё ее характер.

— Да уж. Характер у нее не из простых, но у красивых женщин так часто бывает, — согласилась мама, и с тех пор они о Марине старались не говорить…

В поясной сумке ожил телефон, и произошло это настолько неожиданно, что Алексей споткнулся и едва удержался от падения. Наушник «голубой зуб» остался дома, пришлось остановиться. Это было голосовое сообщение от Саи Китано, друга и единомышленника. Сообщил радостную новость — он нашел то, что давно искал. Спиваков представил толстенького, похожего на Чебурашку, немного наивного, доброго японца и улыбнулся: парень одержим идеей всеобщего счастья. Настоящий утопист. Не встреться они тогда, на Берлинском симпозиуме, Спиваков, чего доброго, продолжал бы думать, что возникшая у него идея абсолютного лекарства — это только его личное безумие и лучше носить это при себе, ни с кем не обсуждая. В этом мире чем меньше о тебе знают, тем лучше. Да и вопросов лишних стоит избегать, а уж подозрений — тем более…

«Сто долларов за минуту, — подумал Алексей, — до чего всё-таки забавный тип. Интересно, где он нашел это „волшебное растение“? Ладно, всему свое время, еще узнаю. Прекрасно, что у него получилось — это настоящее чудо! — Лёша словно сбился, мысли его потекли в иную сторону. — Вот бы мне найти Марину, и тогда я стану таким же счастливым, как Саи, отрывший невесть где этот свой „мох бессмертия“. Вот уж воистину: „Каждому свое“, хотя я рад, что у парня сбывается его давняя мечта. Честно».

Их первый разговор состоялся в холле здания Берлинской академии наук, где во время перерыва в серии докладов можно было выпить кофе и подкрепиться. Саи, издалека увидев Спивакова, поспешил проглотить большой кусок сандвича с тунцом, поперхнулся, схватился за горло и, утирая слезы, в несколько комичном виде предстал перед Алексеем. Поклонился, представился и выразил свое сдержанное восхищение не вполне подходящими словами:

— Ваш доклад был великолепен и произвел на меня очень тяжелое впечатление.

— Вот как? — удивился Спиваков. — Спасибо, что решили мне сообщить о своих впечатлениях, я ценю вашу откровенность. Я, признаться, совершенно не ожидал такого результата, но если вам что-либо не понравилось или вы с чем-то категорически не согласны, то я…

— О нет, — Саи поднял обе руки и открыл рот: получилось очень смешно. — Я вовсе не хотел вас обидеть. Я лишь хотел заявить, что целиком разделяю вашу позицию…

Это был сильный доклад. Он потом наделал много шуму в прессе. После своего выступления в стенах Берлинской академии Лёша стал заметной, а позже и вовсе знаменитой личностью в научном мире. О молодом ученом из России заговорили, и его портрет даже попал на обложку журнала «People» с подзаголовком «Русский генетик обещает сделать рак перевернутой страницей истории». Был в журнале напечатан и сам доклад, правда, в сильно сокращенном варианте. На немецком симпозиуме Спиваков сказал следующее:

«…сегодня, когда человечество уже в состоянии позволить себе не болеть ничем, серьезней насморка, нужно вполне отдавать себе отчет в том, что болезни продолжают быть выгодным бизнесом для лекарственных концернов. Именно эти господа делают всё от них зависящее для ослабления науки, стремясь не допустить существенных достижений в области создания лекарственных препаратов нового поколения. Так называемые онкологические центры, ворочающие миллиардными средствами, не намерены отказываться от своих сверхдоходов. Ведь не секрет, что лечение рака, результат которого, согласно статистике, успешен лишь в 13 случаях из ста, — это одно из самых дорогостоящих лечений. Рак, который, подобно чуме, давным-давно заслужил себе место в истории, продолжает оставаться смертельным заболеванием, природа которого по-прежнему слабо изучена. Почему? Да потому, что виной всему корысть дельцов от науки и спекулянтов, которые думают лишь о собственной выгоде. Этим господам всё равно на чем наживаться, и таким образом в наш циничный век человеческая жизнь становится эквивалентом тридцати или сорока тысяч евро, такова сейчас средняя стоимость курса условно-успешного излечения онкологического больного. Кто-то должен прекратить этот поистине сатанинский промысел, дать людям возможность проживать полноценную, здоровую жизнь, жизнь, в которой не будет места онкологическим болезням. А что касается проблемы онкологии в целом, то, поверьте, я не пожалею своей жизни и приложу все усилия, чтобы эта проблема перестала стоять перед человечеством уже в ближайшие несколько лет…»