Любовь Черникова - Защитница. Киррана-1

пламя его собственных. Удивившись, почувствовал, как внутри ласковым котёнком

заворочалась сила, и вдруг осознал, что это правильно, что так и надо. Коснувшись

мягких податливых губ своими, едва смог прошептать ритуальный ответ, прежде чем

жадно впиться долгим поцелуем:

– Клянусь быть Защитником сего места до самой смерти!

Глава 2

Каррон выглянул в окно из-за занавески и усмехнулся.

На площади перед домом, прямо под старым раскидистым дубом в три обхвата,

собрались жители во главе со старостой Опорафием. Неподалеку обнаружились и Огин

с Желаной.

– Все в сборе, – усмехнулся Защитник, повернувшись к Анасташе.

– Ох! Это все мама! Она обо всем знала. Что же теперь делать? – соболиные брови

сошлись к переносице, щёки заалели. Девушка схватила волчью шкуру и натянула до

самых глаз.

– Раз уж ты решила сделать все правильно, то так и закончим. – Каррон подошёл, и

Анасташа сама к нему потянулась, не желая прерывать сказку. Глаза Защитника

затуманились, и в глубине блеснул огонь силы:

– Ох, что ты со мной делаешь, Таша!

Через час дверь дома Защитника отворилась. Каррон вывел Анасташу за руку на

крыльцо.

– Жители деревни! Я Каррон Защитник, поклялся на крови этой девы защищать сию

землю до самой смерти.

Толпа возликовала, а сама Ташка залилась краской.

– Ну все, таперича можно не пужаться проклятия, – проскрипела бабка Гынна,

пихнув подругу острым локтем в бок. – Теперь все как положеноть.

– Ога, а то третий год, яко грешники, – откликнулась глуховатая Матана.

– Ыть, сплетницы! Все бы вам лясы-то точить, пока молоко не прокиснет, – встрял в

разговор дед Вирен. – У, ведьмы!

– Иди ужо! – замахнулась на него клюкой хромая Гынна.

Чередой пролетели сырая осень, снежная зима и наступила звонкая весна. Весело

журча ручьями, она растопила сугробы и унесла зимнюю тоску. Пробудились ото сна

деревья, вернулись перелётные птицы, набухли почки – наступило преддверие лета.

Анасташа, тяжело переваливаясь, вышла на крыльцо и вдохнула полной грудью

чистый прохладный воздух. Одной рукой придерживаясь за поясницу, а другой за

резные перила осторожно спустилась, опасаясь поскользнуться на влажных ступенях.

Доковыляла до лавки и грузно присела. Рядом тут же вспрыгнула Мурка и, прищурив

изумрудные глаза, подлезла головой под руку. Круглый животик делал кошку похожей

на сказочного колобка, она тоже была на сносях. Некоторое время они так и сидели,

нежась на весеннем, вовсю пригревающем солнышке.

Внезапно нутро скрутило болью.

– Мама! – вскрикнула Анасташа, вскочив и испуганно округлив глаза. – Мама-а-а!

Каррон, как мог, готовил Анасташу к расставанию с ребёнком. Его сердце то и дело

сжимала безотчётная тоска, но он с самого начала был к этому готов. Он – Защитник, и

сам вырос в Ордене.

Момент настал. Молодой отец, необычайно бледный, наблюдал, как его любимая

крепит материнское сердце, с трудом сдерживаясь.

Анасташа стояла с высоко поднятой головой, не опуская взора. Даром что глаза

блестят от непролитых слёз, а ногти впиваются в ладони – боль отрезвляет, придавая

сил вести себя достойно. Не опозориться и не опозорить.

Открылась дверь, и проём на миг заслонила высокая фигура. Настоятель Махаррон

шагнул внутрь. Скрипучий голос произнёс:

– Великая честь этому дому! Здесь был рождён новый Защитник. Хвала и почёт

женщине, чьё чрево взрастило его, – он степенно поклонился в знак уважения. Приняв

ответный поклон, осмотрелся и прошёл прямо к обвешанной оберегами колыбели.

Осторожно вынул голенького розовопопого карапуза. Заглянул в мутноватые,

подёрнутые младенческой поволокой, глаза.

– Нарекаю сие дитя именем Нааррон. Пусть сердце его впредь останется чистым,

как и в миг рождения!

Младенец вдруг сморщился и огласил избу неожиданно громким криком. Анасташа

едва заметно дёрнулась, подавив порыв броситься к ребёнку, но Огин с Желаной,

доселе тенями застывшие рядом, синхронно придержали дочь за руки. Каррон подал

лоскутное одеяльце и старый Защитник завернул в него внука.

Сопровождающие Защитники ждали за порогом, Махаррон передал им младенца,

и те направились к лошадям. Повернувшись к хмурому семейству, Настоятель хотел

было попрощаться, как вдруг из-за тряпичной перегородки раздался подозрительный

звук.

– Что это?

Махаррон прикрыл дверь, вернулся в горницу и отдёрнул занавеску.

В закутке возле печки обнаружилась вторая детская люлька. В ней кряхтел и

попискивал ещё один ребёнок. Он вдруг широко улыбнулся беззубым ртом, и

Настоятелю почудилось, что светлые, неестественного цвета глаза смотрят на него с

неподдельным любопытством. Подумалось: «Такие же были и у Каррона, когда он

родился». Настоятель, бросил короткий взгляд на сына, извлекая младенца наружу.

– Девчонка?! – от изумления старик чуть не выронил драгоценную ношу.

Лицо Анасташи исказилось страхом. Защитник побледнел ещё сильнее, чем прежде.

Махаррон не успел сделать и шага, как Каррон с мрачной решимостью на лице,

преградил ему путь. Грудь Защитника часто вздымалась, кулаки сжались. В комнате

заметно похолодало, деревянные поверхности заблестели изморозью.

Тихо всхлипнула Анасташа.

– Уйди с дороги, сын, – устало произнёс Настоятель и по-старчески поёжился. –

Зачем избу выстудил? Дитё заморозишь.

Он рукой отодвинул Защитника в сторону и подошёл к Ташке. Та, ни жива ни мертва,

в ужасе переводила взгляд со старика на ребёнка в его руках, на Каррона и обратно.

Настоятель вздохнул, но поднял девочку вверх соблюдая традицию:

– Нарекаю сие дитя именем Киррана! Пусть сердце её впредь останется чистым, как

и в миг рождения!

Он осторожно передал дочь матери и тяжело опустился на лавку. Немного посидел,

погружённый в свои мысли, затем посмотрел на Каррона:

– Да сядь ты уже!

По избе пронёсся общий вздох облегчения.

– Ох, и загадал ты мне загадку, сын.

– Отец...

– Не перебивай! – Махаррон утёр ладонями осунувшееся, изборождённое

глубокими морщинами лицо. – Понимаю, кто ж знал? – он коротко развёл руками. –

Уже несколько веков у Защитников не рождалось более одного ребёнка, да и то,

почитай, великая удача. А уж чтобы такое… – он неопределённо повёл рукой в сторону

закутка, где уже мирно сопела неожиданность. – Ведаю точно: больше ни одна душа не