Ник Перумов - Дочь некроманта

Он прошел там, где спасовали даже маги Ордоса и Волшебного Двора. Знание некромантии помогло слиться со смертью, стать ее частью — и он поднял сам себя из-за великой грани, когда наконец добрался до оазиса.

Он был рядом с проливом, отделявшим Салладор от Кинта Ближнего. По правую руку вздымались вершины Восточной Стены, по левую — шумел океан, впереди, в дымке, на самом горизонте смутно виднелась земля. Глаз простого морехода не смог бы различить ее, но глаза некроманта давно уже не были глазами обычного смертного. Он забирался все выше и выше по лестнице истинного колдовства, зная, что в один прекрасный день за все это придется заплатить поистине небывалую цену. Однако он должен был понять, что же совершилось тогда, в Последнем Прибежище — без этого он просто не мог жить.

Его заплечный мешок — прочный, из грубой толстой кожи, какую пробьет далеко не всякая стрела, — хранил немало свитков и летописей, найденных им в руинах некогда процветавшей страны сразу за Восточной Стеной Салладора. Не приходилось удивляться, что ни купцы, ни иные прознатчики так и не нашли сюда дороги, и древние могилы стояли нетронутыми — обитатели этого края как раз знали толк в некромантии и сумели поставить у своего последнего порога надежных и вечных стражей — разумеется, бестелесных.

Но что значила эта стража для того, кому случалось ходить куда более мрачными дорогами? Он прорвался сквозь их призрачные ряды, он вырвал бесценные летописи из мертвых рук — и он знал теперь, куда идти и что искать.

Вернее, ему предстояло не идти, а плыть. Плыть довольно далеко на запад, вдоль южных берегов благодатного Арраса — до островов Огненного архипелага. Отлично известные купцам и мореходам, населенные редкими и слабыми племенами, — какие тайны они могли скрывать?

Однако ж, утверждали свитки, скрывали.

Он вздохнул и двинулся к полуобвалившемуся колодцу — наполнить фляги. Предстоял последний, самый трудный переход — через мертвые, прокаленные солнцем горы. Пустыня все же таила в себе оазисы, и странник даже в одиночку мог преодолеть ее; горы были совершенно безжизненны, но иного пути к порту он не знал.

— Здесь, господин хороший, — сказал ему шкипер, немолодой уже краснолицый моряк с коротко стриженной седой бородой. — Не знаю, зачем вам потребовалось на этот остров, но скажу в последний раз — оттуда никто не возвращается, и вам туда соваться нечего. Добра ведь вам только желаю, — торопливо прибавил он, видя сдвинутые брови волшебника.

— Спасибо, капитан, — чародей несколько раз кивнул. — Спасибо, что беспокоитесь обо мне. Но, увы, есть вещи поважнее наших жизней. Прикажите дать мне лодку, я доберусь сам. Начинается прилив, надо торопиться.

— Ну, как знаете, — буркнул шкипер и отошел давать распоряжения.

Некромант вздохнул. Путь до заветного острова оказался долог и труден, немало судов плавало из Салладора к Огненному архипелагу, но ни одно почему-то не останавливалось возле нужного ему места. Среди мореходов бытовало немало легенд об ужасе, живущем здесь, — и волшебник очень сильно подозревал, что расторопные маги Ордоса, у которых эта диковина находилась, считай, под боком, уже побывали тут. А тогда — прощай, надежда что-то узнать!

Ему оставалось только надеяться на удачу.

Остров возвышался из морских вод громадным усеченным конусом, над срезанной верхушкой курился темный дым. Пальмы теснились вдоль полосы прибоя, выше начинался голый черный камень.

Чародей выбрался на песок. Да, ошибки быть не могло. Он чувствовал Силу великую и равнодушную. И не удивительно, что он, похоже, первым из волшебников отыскал сюда путь — другие просто не почувствовали бы это, настолько странна и чужда обычному колдовству Эвиала была эта магия.

Он поднял голову, окидывая взглядом мертвый склон, покрытый застывшими потоками огненной земной крови. Трудновато будет туда забраться, но ничего не поделаешь, другой дороги нет и не будет.

А о том, что ждет его за острым краем кратера, оставалось только гадать. Конечно, если рукописи, найденные им в пустыне, не лгут.

Рукописи не лгали.

Человек стоял над округлой каменной чашей, заполненной кипящей человеческой кровью. Вокруг вздымались полуобрушенные стены зала дворца, возведенного в забытые времена чародеями забытого ныне народа. Он долго, очень долго искал это место — скрытое в кратере не погасшего, но давно уже не извергавшегося в полную силу вулкана на крошечном островке Огненного архипелага, спинном хребте ушедшего на дно морское большого древнего острова, где некогда процветали науки и искусства, и прежде всего, конечно же, искусства магические. Еще и в помине не было знаменитой ныне ордосской Академии Высокого Волшебства, еще не заложили ни одного камня в фундамент того, что позже стало именоваться Волшебным Двором, дикие племена еще только-только постигали огонь, бродя по пределам того, что ныне стало Семиградьем, Эгестом, Мекампом, Аркином, Салладором или Империей Эбин, а здесь уже высились города и храмы ныне забытых и ушедших во Тьму богов, здесь творились великие заклятья; конечно, большую их часть маги нынешние смогли бы и повторить и отразить, если потребуется; но кое-какие шедевры, например вроде той чаши, над которой он склонялся ныне, не смог бы воссоздать даже Белый Совет в полном составе.

Предсказания, пророчества. Люди верят им куда больше, чем эти слова того заслуживают. В отличие от всех предсказателей и прорицателей эта чаша не оставляла места ни для сомнений, ни для колебаний.

Зверь родился. Звезды сошлись-таки на небосводе в злой для Эвиала час. И он, именно он, нес за это ответственность.

Плечи человека поникли, он сгорбился, словно под неподъемной тяжестью.

Теперь он знал все.

Титаны были истинными титанами. Они уничтожили свой собственный дом, но их сила обернулась против них же — часть их наследства уцелела. В том числе и это.

Едва увидев одинокую каменную чашу посреди полуобрушенного зала, он понял, что его странствие закончено. Он нашел то, что искал.

И очень скоро он узнал и ответ.

Он проследил путь собственного заклинания, проложенный его пролившейся кровью, увидел, куда ушли громадные силы, вложенные дуоттами в их странное колдовство. Чаша, по сути, была зеркалом, позволявшим отследить чуть ли не любое сотворенное в пределах Эвиала заклинание — причем сотворенное неважно когда.

Но, разумеется, чтобы добраться до заклятий первичных, исходных, требовалась куда большая сила, чем у него.

Теперь он видел — видел каплю своей крови, погружающуюся в земную плоть, и видел то существо, которое эта кровь частично пробудила, частично сотворила, вложив в него человеческие ярость и ненасытность. Магия смерти сделала существо гибельным оружием, а то, что кровь была человеческой, породило у него неутолимый вечный голод, утолить который на время могла только она же, чистая и алая человеческая кровь.