Дмитрий Скирюк - Кукушка

Трактир при рабатсе[3] был плохонький, но тихий и почти пустой, что Фридриха вполне устроило. На вывеске таращила глаза лягушка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся жабою, зелёной и пупырчатой. Название, как решил Фриц, вполне трактиру подходило — низенький, одноэтажный, с несколькими пристройками, дом будто распластался по земле. Слоняться вокруг да около, топтаться на крыльце мальчишке было не с руки: хозяева, чего доброго, могли решить, что он пришёл воровать, но тут вспомнились уроки Шныря, и Фриц замедлил шаг — бросить беглый взгляд на воротные столбики. Так и оказалось: на левом красовалась нацарапанная гвоздиком кошка — знак того, что люди в доме незлобивые. Фриц облегчённо перевёл дух, отворил калитку и вошёл.

Картина, открывшаяся его взору, заставила мальчишку замереть, едва он перешагнул порог.

Идти было некуда.

Как уже говорилось, «Жаба»— была приютом при канале, потому тут не было конюшен, равно как и места, чтобы развернуться. А сейчас всё пространство маленького двора и вовсе загромождали какие-то вещи. Среди них были ящики, числом пять или шесть — от маленьких, вроде сундучка с ручкой сверху, до совершенно неподъёмных. На больших были намалёваны танцующие человечки, девочки в чёрных масках, страшные бородатые люди в колпаках со звёздами, солнце, похожее на блин с носом и глазами, и прочие занимательные картинки. Были там также два мешка, небольшой бочонок, длинный сверток, оказавшийся ковром ауденаардской работы, расписной турецкий барабан, размером чуть поменьше Фрица, и огромная труба, покрытая зеленоватой патиной. Труба эта, закрученная в несколько витков, как раковина улитки, сразила Фрица наповал; он никогда доселе не видал ничего подобного. Должно быть, играли на ней, надев на себя, чтобы она была как бы намотана на трубача снаружи.

— Экая уродина! пробормотал Фридрих и поднял взгляд.

Два самых больших ящика были поставлены друг на дружку. На верхнем восседал упитанный мужчина с богатой чёрной бородой и через очки читал толстенный книжный том, название которого Фриц не сумел распознать по причине вычурности букв. Краска на ящиках шелушилась, том был потрёпан и распух от влаги и от многочисленных закладок, дядька же, напротив, был одет порядочно, хотя и странновато. Вместо облегающих, обычных для горожан вязаных рейтуз он носил короткие штаны, пошитые на швейцарский манер, чтобы было теплее пузу, и башмаки с пряжками. Чулок почему-то не было. Ещё на нём был камзол фламандского сукна, засаленный и синий, из-под которого проглядывали грязная, но отменно накрахмаленная рубаха и обманчиво неброский дорогой брабантский воротник. Отороченная мехом круглая высокая шапка с обкладкой из серебряных фигурок и мятая бархатная giubberello[4] куртка свободного покроя с надставленными, открытыми сбоку широкими рукавами дополняли картину. На хозяина трактира незнакомец явно не тянул, на завсегдатая тоже не смахивал и являл собой такую смесь богатства и неряшества, такое единение комичности и грозности, что Фриц не знал, что и подумать. Для купца бородач был одет бедновато, для крестьянина — уж чересчур богато, для монаха — слишком броско, для чиновника-и вовсе по-дурацки; между тем пальцы его были гладки, и ногти на них были длинные, как у судейского или церковного.

Пока Фриц терялся в догадках, бородач закрыл томину, заложив страницу пальцем, снял очки и теперь в свою очередь рассматривал мальчишку.

— Подойди-ка сюда, мальчик, — сказал он, указывая на Фридриха дужкой очков. — Это хорошо, что ты сюда зашёл. Ты местный?

Голос у него оказался гулким и уверенным. Фриц сглотнул.

— Нет, — сказал он. Врать не имело смысла: всё равно он никого здесь не знал.

Человек на сундуках, казалось, здорово обрадовался.

— Как превосходно! — воскликнул он. — Просто замечательно. Как тебя звать?

Со своей точки зрения, Фриц не видел ничего превосходного или замечательного, наоборот, в нём проснулись старые опасения, и он поспешил воспользоваться некогда уже опробованной маской.

— Август, — соврал он.

— Что? Какой август? — Чернобородый, казалось, не понял, видимо, сорвалось как-то тяжело и неубедительно. Что за вздор! Нет, мой юный друг, до августа у меня ждать нет времени. Так как же?

К такому повороту событий Фриц был не готов. Надо было срочно придумать какое-нибудь другое имя, но, как назло, в голову ничего не приходило.

— Фри... Фридрих, — запинаясь, выдавил он.

— Ага. — На сей раз дядька остался доволен. — Вот что, друг Фридрих. Мне нужен новый помощник. Я вижу, ты один? (Фриц кивнул.) Это превосходно! Он потёр ладони. — Я предлагаю тебе поступить ко мне на службу.

— Поступить... на службу... А вы кто? — самым глупым образом спросил Фриц, совершенно к этому моменту ошалевший от неожиданности.

Чернобородый гражданин стремительно обретал уверенность в себе и оттого, казалось, раздувался на глазах. Причина, впрочем, оказалась более прозаической: он чихнул и после звучно высморкался в платок. Звук его сморкания был страшен, Фриц чуть не упал, а дядька спрятал очки в футляр, футляр — в карман, приосанился, выпятил живот и одёрнул обшлага камзола.

— Перед тобой, — сказал он, глядя на мальчишку сверху вниз, — магистр кукольных наук Карл-баас по прозвищу Барба[5], известный мастер всяческих спектаклей и представлений, обладатель диплома университета в Падуе и автор множества учёных работ по театральному искусству.

— И это всё — вы?

— Si. Именно так.

Фриц бросил взгляд на размалёванные ящики:

— Вы... делаете кукол?

— Естественно, делаю. Но главное не в этом. Я содержу кукольный театр. — Он похлопал по ящику под собой. — К несчастью, мой прежний паренёк, антонов огонь ему в зад, сбежал от меня и даже не предупредил. И вдобавок прихватил с собой всю мою дневную выручку. Что за времена! Кругом жульё! Куда ты держишь путь?

— Э-э... Никуда. Вернее, я иду к морю, но...

— Отлично! Отлично! — Он хлопнул в ладоши (словно аркебуза грохнула). — Просто замечательно. Кто ты? Шваб? Из верхних немцев, да? Это мне подходит. Выглядишь ты довольно честным.

— А что мне надо делать? Продавать билеты?

— Что? Продавать билеты? О нет, ещё чего! Продавать билеты я тебе не доверю, даже не надейся, маленький плутишка... Будешь грузить ящики, помогать мне собирать и разбирать сцену, сторожить шатёр для представлений, зажигать свечи... ну и всё такое прочее. За это ты будешь получать по пять, нет, по четыре патара серебром. Но зато каждый месяц! — Он посмотрел в сторону пристани и продолжил: — Сейчас «Жанетта» поправляет такелаж, а завтра поутру снимается и отправляется в Брюгге. Я уже договорился со шкипером, он был согласен взять меня на борт со всеми сундуками, и тут мой мальчишка взял и сбежал. Ничего не скажешь, подходящий же он выбрал момент!.. Я ждал целый день, не подвернётся ли кто ему на смену, но никого прохожих нет, а местным наплевать. Не иначе, мне тебя посылает сама судьба. Для начала я предлагаю тебе вот что. — Тут он посмотрел на небо. — Не ровен час, начнётся дождь, а моя поклажа на улице. Если ты согласен, помоги сейчас перенести мои вещи под крышу, а за это я накормлю тебя ужином. Согласен?