Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

— Пойдёт на поправку, — сказал он хрипло наконец, перевязав мешок верёвкой. Потянулся за плащом. — Трав больше не надо. Поите горячим. Давайте мёд.

Отчим торопливо закивал, с головою влез в сундук и, позвенев, достал оттуда несколько монеток серебра. Протянул их знахарю. Тот на мгновение замешкался, покачал головой.

— Оставь, — сказал он. — Семью кормить ещё придётся. Вон их у тебя... сколько.

— Но... Но как же... — запротестовал было тот. — Что же вы тогда?..

Речь отчима оборвалась немым вопросом. Рыжий ведун пожал плечами.

— Сочтёмся как-нибудь.

Травник выглядел теперь усталым и измотанным. Он медленно набросил плащ на плечи, подобрал свой посох и не прощаясь двинулся к двери. Лишь напоследок снова задержался взглядом на девчонке. Ялка вспыхнула, но глаз не отвела. Взгляд травника скользнул зачем-то вниз, к её ногам, не с похотливым интересом, а с какой-то странной задумчивостью, будто он пытался что-то вспомнить, но не смог. Потом он поднял капюшон и вышел вон.

Хозяин побледнел, сглотнул, однако же протестовать не стал, а только крепче сжал монетки в кулаке. Только теперь все сообразили, что пёс на дворе не только смолк, но даже на уход незнакомца никак не отозвался.

— И серебра не взял, — пробормотал сквозь зубы отчим. — Не тронул даже... не притронулся. Вправду говорят, наверно, что — Нечистый. Люди, они чего попало болтать не станут... — тут он встрепенулся, словно испугавшись собственных слов, и поспешно оглядел домашних. — Эй! Слышали? Не вздумайте сболтнуть кому-нибудь! Нам сейчас только костра не хватало. Слышали?

— Ох, — тяжёлым вздохом отозвалась на это мачеха. — Ох, Ганс, ну бога ради помолчи. Хотя бы сейчас помолчи. Он же его спас.

— Тело-то спас, — угрюмо буркнул тот. — А за душой... ещё придёт.

Взгляды всех метнулись к больному. Лед лежал и улыбался. Глаза его были закрыты. Жар спал. Болезнь отступила.

Отыскать корчму на улице канатчиков, что находилась за кожевенными складами у северных ворот, и днём-то было нелегко. Под вечер же задача и вовсе становилась невыполнимой — фонари здесь били с регулярностью, достойной лучшего применения. Что странно, грабили здесь редко, да и по пьяни колотили далеко не всяких. Любой не-горожанин, заглянувший сюда в этот поздний час, рисковал всего лишь проплутать меж тёмных сдвинутых домов не меньше получаса, но и только, хотя трупы в окрестных канавах обнаруживались с незавидным постоянством. После нескольких безуспешных попыток навести здесь порядок, городской магистрат махнул на них рукой и оставил улицу канатчиков в покое. Только обитатели окрестных домов да припозднившиеся мастеровые рисковали ходить так далеко к окраине.

Тем более — за полночь.

Тем более — осенью, по холодам.

Но, так или иначе, а даже и достигшего заветной цели сегодня бы ждало разочарование: корчма была закрыта. Заперта. Что, впрочем, никого из местных бы не удивило — к странностям её хозяина все давно уже привыкли. Сейчас здесь было тихо, только ветер шелестел сухими листьями, которые он сам же притащил из леса по соседству, игрался с ними на брусчатой мостовой и изредка взвивался вверх, колыша жестяную вывеску над входом и деловито гукая в каминную трубу.

Сквозь застеклённое окошко пробивался свет. В пустующей корчме сидели двое — два размытых силуэта, выхваченных из темноты зыбким пламенем свечи и тлеющего очага. Один из них — высокий, горбоносый, с длинными прямыми волосами, стянутыми в узел на затылке, чувствовал себя здесь как хозяин (впрочем, он хозяином и был). Другой был тоже ростом не обижен, но если первый был при этом худощав и тренирован — только мускулы и кости, то второй был полон, лысоват, с лицом одутловатым и невзрачным. На толстяке был плащ недорогого светлого сукна, такой же камзол и подшитые кожей штаны, а также сапоги — высокие и остроносые, на скошенном кавалерийском каблуке и со следами от стремян. Невольно возникала мысль, какой должна быть лошадь, что принесла сюда вот этакую тяжесть, ибо при первом же взгляде становилось ясно, что дорожную одежду он носил не ради форса, а по делу — плащ и сапоги хранили грязь далёкого пути.

— Проклятая погода, — как раз в этот момент недовольно проворчал толстяк и покосился на окно. — Все дороги развезло. Не знаю, как обратно добираться буду. Скорей бы заморозки, что ли...

— Вам только заморозков сейчас не хватало, — невесело усмехнулся его собеседник. — И так, вон, дышите через раз... Честно говоря, я посоветовал бы вам вообще сегодня никуда не уезжать. За ужином согреетесь, а там и комната найдётся.

Слова длинноволосого звучали здраво: несмотря на тёплую не по-осеннему погоду и на жарко перетопленный камин, толстяк надсадно кашлял, поминутно вытирая потный лоб, и каждый раз прихлёбывал из кружки что-то тёплое, дымящееся паром. Однако на предложение остаться он не ответил.

— Оставайтесь, — словно бы уловив его нерешительность, продолжал подначивать толстяка хозяин корчмы. — Постояльцев до завтра всё равно не будет.

Тот покачал головой:

— Нет, Золтан. Не могу. Увольте. И хотел бы — не могу. Меня никто не должен видеть здесь. К тому же я спешу. — Он протянул ему пустую кружку. — Скажите лучше, чтобы подали ещё вина. Я дьявольски продрог, пока сюда добрался.

— Не стоит будить прислугу, — ответил тот, кого назвали Золтаном. Поднялся. — Я вам сам налью.

— Как знаете, — толстяк пожал плечами.

Разговор, как видно, длился долго. На столе меж ними стоял уже почти пустой кувшин и две нетронутых тарелки с давно остывшим содержимым — чем-то белым и уже не аппетитным. Поудобней разместившись на стуле, постоялец в сером отхлебнул из кружки, вновь откашлялся, отдулся. Плюнул на пол.

— Однако к делу, — произнёс он, утирая губы рукавом. — Что мне передать Его Светлости?

Золтан помедлил. Потёр рукой небритый подбородок. Покосился на огонь.

— Я не могу сейчас вам дать однозначного ответа, — уклончиво сказал он наконец.

— Могу я поинтересоваться, почему?

— Вполне. Дело в том, что я уже рассматривал этот... вопрос. Признаться, я и сам подумывал о том, чтоб предложить Его светлости свои услуги. Но так и не решился. Видите ли, господин советник...

— Андерсон, — торопливо перебил его толстяк. — Мы ведь, кажется, уговорились, чтобы чинов не называть. Зовите меня просто Андерсон. Обойдёмся без формальностей.

— Хорошо, господин Андерсон, — кивнул Золтан. — Так вот. Я прекрасно понимаю глубину и благородство замыслов его светлости. Но только вот, сдаётся мне, ни он, ни вы не знаете нравов простонародья. Эти люди предпочтут сносить любые тяготы, чем выступить с протестом.