Алекс Орлов - Его сиятельство Каспар Фрай

– Как врежу, небось не понравится.

– Это разве кистень? - усмехнулась Ева. - Вот оружие - получше твоего.

С этими словами они открыла материн туесок и достала из него тяжелую боевую перчатку из кольчужных колец.

– Это чего? - удивился Пауль.

– Перчатка.

Ева надела перчатку на руку.

– И чего с ней делают?

– Можно в морду заехать, а можно нож выхватить - прямо за жало и ничуть не порежешься.

– Ух ты! Это тебе отец дал?

– Да. У него всяких военных снастей видимо-невидимо.

– Против вора это не годится, - покачал головой Пауль, ему не хотелось в делах обороны выглядеть хуже девчонки.

– Почему?

– Он выхватит кошелек и бежать.

– А я его собью вдогонку.

– Как это?

– Смотри!

Ева размахнулась и швырнула перчатку с руки в ворота ближайшего дома. Перчатка тяжело ухнула в дубовые доски, во дворе залаяла собака. Ева быстро подобрала ее, и они с Паулем, взявшись за руки, побежали к Рыночной площади, хохоча и радуясь возможности напроказничать.

Когда они были уже возле южных ворот, Ева указала на проезжавшего мимо всадника и спросила:

– А вот как ты думаешь, можно сшибить рыцаря в латах, если у тебя только оглобля имеется?

Пауль удивился такому вопросу и пожал плечами, он косился на других парней, которые тоже шли к балагану и с интересом посматривали в сторону Евы.

– Можно ткнуть его в железку, он и свалится, - предположил мельник.

– Нет, - покачала головой Ева. - Он оглоблю отобьет, а потом тебя - р-раз, надвое!

– Как это, надвое?

– Мечом. Четыре фута каленой стали, от него и на земле не спрячешься.

– А как же тогда? - опешил Пауль, представив себе эту страшную картину.

– Надо лошадь под «бабки» ударить, ноги осушишь, она и споткнется. Вот тогда и не зевай, - Ева вздохнула, - добивай вовремя.

– Кого?

– Рыцаря, кого же еще? Пока он оглушенный, двигаться будет, как пьяный.

Пауль был очень удивлен такими разговорами Евы, а она не сходила с этой темы все то время, пока они смотрели представление в балагане. Вернувшись домой, он все рассказал родителям, а уж потом мельничиха прибежала к Фраям, чтобы предупредить, что с их дочкой что-то неладно.

После разговора с ней Генриетта расстроилась и долго сидела за столом молча, потом тяжело вздохнула и сказала:

– Не знаю, Каспар, куда мы ее такую замуж пристроим. Только что за вора дорожного, другого она сразу изведет.

6

Нелегкие мысли о детях посещали Каспара все чаще. Раньше он думал, что стоит зажить мирной жизнью, как все наладится само собой, но вот дети подросли, а беспокойства меньше не становилось. Тут и успешные дела не всегда в радость были.

Хуберт, которому исполнилось двадцать, жениться тоже не хотел.

– Да ну их, этих баб, батя, я еще какому другому ремеслу поучиться хочу.

– Так ведь возраст, сынок, - настаивала Генриетта, - станешь старым бобылем, все над тобой смеяться будут.

– Ну и пускай, вон батя на тебе во сколько лет женился?

– Ты на отца не указывай, у него своя судьба была - нелегкая, а ты на всем готовом у нас, и при доме, и при деньгах. Жениться нужно, сынок.

– Не хочу я, лучше бате в красильне помогать буду. Или вон - кузню поставим.

Наконец Каспар и Хуберт пришли к своему трактиру. Все рабочие, позавтракав, уже были на местах, и только трое грузчиков еще потягивали чай. Они начинали рабочий день с рассветом, отгружая товар уходящим в путь купеческим караванам, и теперь, освободившись, получали свой завтрак.

– Доброе утро, хозяева! - поздоровались они.

– И вам того же, ребята, - ответил Каспар. Он кивнул служителю, что означало - чай с медом. Позавтракать они уже успели, Генриетта не отпустила бы их без каши со сливочным маслом или горячих блинчиков. Пока шли, плотный завтрак немного утрясался, и в трактире можно было без спешки выпить чаю и подождать, когда подойдут приказчики.

После отгрузки товара и запуска рабочей смены они собирались в трактире, чтобы обсудить проблемы и согласовать свои действия, поскольку у Каспара Фрая было почти полное производство товара - от шерстяной и льняной пряжи до крашеных тканей и готовых рубашек.

Пришли Луцвель и Певиц, они работали у Каспара уже давно. Был еще Патрик, но тот уволился, женившись в своем родном селе.

– Что у нас с капиролом и висейкой? - спросил Каспар Певица, который был главным в старой красильне.

– Капирольная смола крупчатая пошла, приходится по два раза обваривать - медленно работаем.

– А масла добавляли?

– Добавляли, все равно медленно.

– А много еще этой крупчатой осталось?

– Четыре мешка, за две недели используем, а пока - одно мучение.

– Что с холстами?

Этот вопрос адресовался Луцвелю.

– Та партия, что взяли у купцов с Батина, вся червем взялась, неделю назад перебирал - вроде чисто было, а сейчас опять.

– Сколько там штук?

– Двести пятьдесят три было, сейчас около семидесяти осталось.

– Хуберт, пойдешь с ним, вдвоем проверите все батинские штуки и те, что возле них лежали. Если червь туда переползет, весь товар в труху превратится.

– Хорошо, батя, - кивнул Хуберт, потягивая чай.

Открылась дверь, и показался Рыпа. Щеголяющий ныне в дорогом кафтане и в подбитых медными гвоздями сапогах, он был деятелен как прежде и полон всяческих идей.

– Хозяин, масло нынче дорого! - начал он еще от порога, даже не успев поздороваться.

– Да, масло недешево, - пряча улыбку, согласился Каспар.

– Капирол нам в самую монету обходится, пока смола крупчатая…

– Да уж, - опять кивнул Каспар, ожидая, что на этот раз выдумал Рыпа.

А тот уселся на стул, степенно разгладил усы и бороду, которые отрастил в последний год, и, взяв поданный служителем чай, осторожно потянул губами.

– Ай, ладно! - отмахнулся он, обжегшись в который раз. - Пусть остывает. Так я чего говорю, хозяин, у нас в Ливене четыре пирожочника, все четверо печенье в глине жарят и на ореховом масле - мода пошла такая. Больше двух раз тесто в масле кипятить нельзя, печенье шелухой пахнуть начинает, поэтому масло скармливают свиньям, собакам и домашним работникам. В лампу оно не годится, поскольку коптит, деревянное для этого лучше.

– Ты предлагаешь разводить капирол ореховым маслом? - усмехнулся Певиц.

– Да. Я уж и сторговался - по рилли за четвертную бочку.

– Хорошая цена, - кивнул Каспар.

Деревянное масло они брали по двенадцать рилли за бочку. Если бы задумка Рыпы удалась, получилась бы заметная экономия, поскольку в день уходило две бочки.

– Для первости я взял в горшке четыре меры, чтобы попробовать, - хватит.

– Молодец, после чая и попробуем.

Каспар вспомнил, как нелегко было Рыпе отвыкнуть от воровской жизни, хотя они со Слизнем и Свинчаткой твердо решили не возвращаться к старому. Через месяц после назначения на должность управляющего складом Рыпа, размазывая слезы, бросился Каспару в ноги: