Принцесса пепла - Лора Себастьян
— Позволено ли мне будет говорить по-астрей-ски? — спрашиваю я кайзера. — Возможно, так это-му человеку будет понятнее...
Кайзер небрежно машет рукой и расслабленно от-кидывается на спинку трона.
— При условии, что я получу ответы.
Я колеблюсь, потом опускаюсь на колени рядом с Ампелио и беру его окровавленные руки в свои. Астрейский язык нынче под запретом, однако на-верняка кое-кто в зале его понимает, в противном случае кайзер вряд ли позволил бы мне на нем гово-рить.
— Есть ли- другие? — спрашиваю я. Говорить на родном языке непривычно и странно, а ведь до втор-жения кейловаксианцев я говорила только по-астрей-ски. Язык у меня отобрали, объявили его вне зако-на. Не помню, когда с моих губ в последний раз сле-
тали астрейские слова, но родная речь осталась со мной, всё это время она хранилась в дальнем уголке памяти, ведь я впитала ее с молоком матери. И всё же мне приходится прилагать усилия, чтобы делать зву-ки мягкими и протяжными — совершенно непохо-жими на резкое, гортанное звучание кейловаксиан-ского языка.
Несколько мгновений Ампелио молчит, потом ки-вает.
— Ты в безопасности^
Теперь уже мне приходится сделать паузу, прежде чем ответить.
— В безопасности, как корабль в глазу бури. — Ас-трейское слово «буря», «сигнок» звучит почти как «сигнак», «гавань», и разницу может уловить только чуткое ухо. При мысли, что истинный смысл моих слов дойдет не только до Ампелио, я холодею, и всё же спрашиваю: — Где остальные^
Он качает головой, отводит взгляд и хрипло вы-дыхает:
— Нигде. — Однако ударение в его ответе пада-ет на второй слог, и слово звучит скорее как «везде».
Какая-то бессмыслица. Астрейцев меньше, чем кей-ловаксианцев, даже до Вторжения их было около ста тысяч, а сейчас большинство обращены в рабов, хо-тя ходят слухи, будто остатки сопротивления поддер-живают контакты с союзниками в других странах. Слишком долго я не говорила по-астрейски и, навер-ное, неправильно перевела.
— Кто? — уточняю я.
Ампелио смотрит на подол моей юбки и качает голой.
— Кончен день, приходит время малым птичкам улетать. Старым воронам назавтра срок приходит умирать.
Мое сердце узнает эти слова прежде разума: это строки из старой астрейской колыбельной. Мать пе-ла ее мне, и няня тоже. Пел ли ее Ампелио?
—Дай ему что-то, и он сохранит тебе жизнь, — говорю я.
Ампелио смеется, но смех быстро переходит в хрип. Он кашляет, вытирает губы тыльной сторо-ной ладони, и я вижу на ней кровь.
— Что это будет за жизнь под пятой тирана?
Можно было бы изменить пару согласных, и ас-трейское слово «тиран» прозвучало бы как «дракон», символ кейловаксианского королевского дома, но Ам-пелио выплевывает это слово как оскорбление, глядя прямо на кайзера, так что даже не владеющие астрей-ским придворные наверняка поняли его значение.
Кайзер подается вперед, его пальцы так крепко вце-пляются в подлокотники трона, что белеют костяшки пальцев. Он делает знак одному из стражников.
Солдат вытаскивает из ножен меч, подходит к скорчившемуся на полу Ампелио и прижимает лез-вие к его шее, так что из пореза течет кровь, а по-том взмахивает мечом, готовясь нанести смертельный удар. Я множество раз видела, как точно так же убива-ли мятежников и рабов, осмелившихся проявить не-уважение к своим господам. Голова никогда не отде-ляется от тела с первого удара. Я вцепляюсь в подол платья, стискиваю кулаки, потому что руки сами тя-нутся обнять Ампелио и закрыть собой.
Теперь его ничто не спасет — я это знаю, но разум отказывается принимать эту мысль. Перед глазами плывут образы, и я вижу, как нож чиркает по горлу моей матери, я вижу, как рабов до смерти порют кну-том, после чего их тела оставляют на растерзание во-ронам. Я видела, как людей вешали за неповиновение кайзеру — те несчастные отваживались на поступ-
ки, совершать которые мне никогда не хватало сме-лости.
Мне хочется сказать Ампелио: «Беги! Сражайся, умоляй, торгуйся. Выживи». Но Ампелио даже не пытается уклониться от лезвия, он только протяги-вает руку и хватает меня за лодыжку. Его жесткая ла-донь покрыта шрамами и скользкая от крови.
«Старым воронам срок приходит умирать».
И всё же я не могу допустить, чтобы кайзер забрал у меня еще кого-то, не могу смотреть, как умирает Ампелио, просто не могу.
— Нет!
Я чувствую себя разбитой на мелкие кусочки, и всё же этот крик прорывается наружу.
— Нет? — мягко переспрашивает кайзер, и от этого вкрадчивого голоса у меня по спине бегут му-рашки.
Во рту пересыхает, поэтому, когда я начинаю гово-рить, мой голос звучит хрипло.
— Вы обещали помиловать этого человека, если он заговорит. Он заговорил.
Кайзер слегка наклоняется вперед.
— Разве? Хоть я и не понимаю по-астрейски, со-вершенно ясно, что он не сообщил ничего важного.
Слова срываются с языка прежде, чем я успеваю их остановить.
— У него осталось с полдюжины соратников, ведь вы приложили столько усилий, чтобы всех их извес-ти. Он полагает, что все оставшиеся мужчины и жен-щины погибли во время землетрясения на Воздуш-ном руднике, а если кто-то и выжил, то они должны встретиться с ним к югу от развалин Энглмара. Там есть кипарисовая роща.
По крайней мере в моих словах есть толика прав-ды: в детстве я каждое лето играла в этой роще, пока
мать совершала ежегодную поездку по городу Энгл-маРУ> разрушенному мощным землетрясением в год моего рождения. Тогда погибло около пятисот чело-век, и до Вторжения этот день считался величайшей трагедией Астреи.
Кайзер вскидывает голову и пристально смотрит мне в глаза, как будто пытаясь прочитать по лицу, не вру ли я. Мне хочется спрятаться, но я заставляю себя выдержать этот взгляд, пытаюсь сама поверить в свою ложь.
Спустя, как мне кажется, несколько часов кайзер делает знак стоящему перед ним стражнику.
— Возьми лучших людей. Кто знает, какой магией владеют эти язычники.
Стражник кивает и поспешно выходит из зала. Я старательно удерживаю на лице бесстрастное выра-жение, хотя на самом деле хочу разрыдаться от облег-чения. Однако в следующий миг кайзер снова обра-щает ко мне взгляд своих холодных глаз, и облегчение исчезает, сменившись холодящей пустотой в животе.
— Милосердие, — спокойно говорит он, — это до-бродетель, присущая астрейцам. Именно оно делает вас слабыми, но мне казалось,
