Чертополох и золотая пряжа - Алёна Ершова
Гинерва сжала губы так, что из ярко-алых они стали молочно-белыми. Рука ее легла на грудь, туда, где у людей обычно бьется сердце.
— Тебя что, сиды вином опоили, раз ты не видишь очевидного?! — обратилась она к сыну. — Эта девица — обманщица! Золотую пряжу можно из дому привезти, а солому в камине сжечь.
Гарольд перевел хмурый взгляд с матери на Айлин. Королева говорила мудрые слова. Не хотелось пасть жертвой женской красоты и коварства, поверив сладким речам.
— Что ж, да будет так. Пусть мои люди проверят покои, а вечером принесут пять мешков отборной соломы, той, что кидают в стойло моим лошадям. Вас же, леди Айлин, я попрошу подтвердить свое мастерство, перепряв всю солому в золото. Надеюсь, завтра утром увидеть не меньше пяти веретен, заполненных пряжей. — Потом он повернулся к королеве и попросил: — Вы же, матушка, подготовьте моей невесте достойное платье для вечернего пира.
Король удалился, за ним, шурша подолами и сочиняя новые сплетни, последовала свита. Королева окинула Айлин оценивающим взглядом. Дева ей не нравилась. Рядом с ней Гинерва ощущала себя старой и ненужной.
— Я пришлю к тебе служанку, — надменно бросила она и вышла вон.
Айлин вздохнула и поплелась к кровати. О предстоящей ночи и новом испытании она решила подумать после сна.
Тем временем Гинерва направилась в женское крыло замка. В руках она сжимала полное веретено пряжи, и это золото жгло ей руки. Внутри все клокотало. У нее в услужении были лучшие мастерицы страны, некоторых из них учили работе кудельные феи, другие сами были рождены от сидов. Но никто, никто из них не умел прясть золотую пряжу из соломы!
— Бегом сюда! — кликнула она служанку. — Возьми одно из моих прошлогодних платьев, то, с которого еще мех не спороли, отнеси его гостье в Восточную башню да подгони так, чтобы ей подошло. Как закончишь, останься при ней. Будет спрашивать, скажешь, я велела.
— Мне что, прислуживать дочке мельника? — служанка не успела договорить, как хлесткая пощечина обожгла ее мягкую щеку.
— Мари! Видать, стоит тебе напомнить, как еще две зимы назад ты хворост из королевского леса таскала? Смеешь перечить своей королеве? Я сказала, останешься в покоях пряхи и проследишь за ее работой. И если ты завтра утром не скажешь мне, как она делает золотую пряжу, то я вышвырну тебя вон из своего замка!
Служанка накрыла холодными руками пылающую отметину королевской милости и побежала за платьем. Нашла белоснежную котту[1] со множеством мелких серебряных пуговиц на рукавах да темно-зеленое сюрко[2], подбитое лисьим мехом и украшенное золотой вышивкой.
К моменту, когда Айлин проснулась, служанка уже ушила платья и приготовила их для пира.
— Вы, госпожа, решили самый день костров проспать? К нашему королю уже съехались все лэрды с подвластных земель. Никто не рискует в Самхейн сидеть в одиночестве дома или застрять в дороге. Кальех Варе, королева сидов, уже пустилась в путь, и летят перед ней ледяные ветра.
Айлин взглянула в окно. Новорожденное зимнее солнце пыталось дотянуть до горизонта, но запуталось в плотном тумане и повисло масляной кляксой.
«Как только хватает на всех этого скудного света?» — мыслила мельникова дочь, облачаясь в парадные одежды. Потом вспомнила утренний разговор с королем и загрустила. Надежды на то, что удастся позвать Темного лэрда во второй раз, не было. Он никогда не приходил по ее воле, хоть сам и мыслил иначе. А без его помощи ей солому в золото не перепрясть, как ни старайся.
«И не сбежишь в Самхейн. Холмы сидов открыты. Попадешь в дивную страну, не выберешься потом».
— Ее милость, королева Гинерва, приказала мне прислуживать вам, — трещала между тем служанка, — поэтому я останусь в покоях, а вечером помогу разоблачиться и переплести косы.
Айлин на это лишь молча кивнула, не желая разговаривать с подосланной девицей или спорить с монаршей волей. Сердце колотилось о ребра. Она чувствовала себя птицей, пойманной в силки. Чем больше бьешься, тем сильнее запутываешься. Глупая похвальба отца принесла лишь невзгоды. То, что король не женится на мельниковой дочери, было ясно, как то, что ночь темна, а день светел. В королевстве достаточно благородных дам и влиятельных отцов, чтобы не допустить подобного. Да и королева-мать над троном орлицей вьется, единственного сына оберегая. А потому исполнит Айлин наказ короля или нет, итог один — королевой ей не быть. Разница лишь в том, отправят ли ее с позором домой или отдадут в жены кому-нибудь из лэрдов.
«Интересно, мой вчерашний помощник будет среди королевских гостей?»
Собравшись, Айлин спустилась в пиршественный зал.
В огромных чертогах сотней зажженных огней пылал праздник. Играла музыка, раскрашивая ночь звуками. Многочисленные гости сидели за обильно заставленными столами. Пестрые, шумные, в дорогих одеждах. Мужчины с массивными цепями на шеях, женщины в высоких, расшитых золотом и драгоценными камнями головных уборах. Рядом сновали собаки, пытаясь урвать куски посытнее. Одни слуги, юркие, как лесные духи, подносили полные блюда еды и забирали опустевшие. Другие лили эль нескончаемой рекой.
Рыжебородый король Гарольд в дорогих одеждах, с массивной золотой короной восседал за высоким столом. Увидев Айлин, он поднялся. Музыканты тут же смолкли.
— Леди Айлин, приветствую вас, — король вышел из-за стола и, взяв деву за руки, повел на середину зала.
— Здравствуйте, сир, — улыбнулась она в ответ, и Гарольд отметил, что улыбка эта не коснулась девичьих глаз.
— Станцуешь со мной, о прекраснейшая из смертных?
— Не смею вам отказать.
Вновь запели виелы[3], загудела волынка. Им вторила колесная лира, звуки которой походили на женский плач. Айлин вспомнила крики банши в день исчезновения матери и прикрыла глаза, шепча слова приветствия предков. В эту ночь они обязательно будут услышаны.
— Есть к кому обратиться в Самхейн? — Король поднял согнутую в локте руку кистью вверх, начиная танец, Айлин отзеркалила его движение, делая шаг навстречу.
— Каждому, кто не вылизан из куска соли, есть кого помянуть в эту ночь.
— И по ком сегодня плачешь ты? — Гарольд подхватил невесту под тонкую талию, помогая сделать невысокий прыжок.
— Шестнадцать лет назад исчезла моя мать. В селе говорят, что она ушла к сидам, в Холмы, но отец накануне видел, а я слышала банши, потому мы чтим ее как умершую. — Айлин отдалилась на несколько
