В погоне за ветром (СИ) - Ханна Роза

— А эта страна была красива? — мечтательно спросила Сирокко.

— О да, страна была прекрасна своей ледяной красотой.

— Я бы хотела в неё попасть, — прошептала Сирокко. — Ветер смог бы убрать весь-весь лёд! Представляешь, как обрадовался бы тот смельчак?

— Этой страны не существует, милая, — нежно улыбнулась Цикута. — Она — просто часть сказки.

Глава 5

Минуло ещё три года. За это время почти ничего не изменилось, разве что жители деревни теперь относились к Сирокко больше со страхом, чем с отвращением. Они боялись той силы, которой она обладала, и поэтому постепенно прекратили её травить. Теперь её просто игнорировали, и это не могло не радовать Сирокко. Раньше её задевало такое отношение сверстников, однако теперь она привыкла и не чувствовала себя уязвлённой. Напротив, одиночество было, пожалуй, тем немногим, чего она действительно хотела. Ей не нужны были друзья, чтобы чувствовать себя полноценной. У неё была подруга, Ветер и брат. Была мама, с которой можно было поговорить.

Всем казалось, что способности Сирокко к взаимодействию улучшаются сами собой, однако лишь она, Цикута и Хамсин знали о том, что прогресс не давался просто так. Сирокко уже привыкла вставать до зари, чтобы без лишних глаз потанцевать. Танец отнимал много сил, как физических, так и моральных. Она тренировалась до полуобморочного состояния, однако мало, кто это замечал. Но именно танец помогал ей оставаться на месте и не сбегать в неведомые дали, о которых напевал ей ветер. Его песни никогда не повторялись, за исключением некоторых эпизодов, и были словно объединены общей нитью. Он пел всегда, непрерывно — мог петь две песни одновременно, если Сирокко об этом просила. Его основным произведением была старая, истерзанная временем мелодия. Ветер произносил её слова так монотонно, что было почти не разобрать их. Её древний мотив порой вводил Сирокко в транс, и она могла часами слушать заунывное пение старого друга.

Года прошли почти незаметно, один сменял другой, сливаясь в одну полосу. С появлением в жизни Сирокко маленького брата Эвклаза, она стала все реже появляться дома. Сначала он был слишком крикливым, чтобы с ним играть, а потом Сирокко вдруг обнаружила, что у неё уже есть брат и лучший друг — Хамсин, который всегда был рядом, поддерживал её и даже иногда с ней танцевал, хотя всей душой ненавидел это занятие.

Теперь всё внимание Цикуты было сосредоточено на маленьком сыне, а старшие дети были предоставлены сами себе. Но Сирокко не чувствовала себя брошенной и одинокой. Она получила ту свободу, к которой стремилась всей своей душой.

Ветер колыхал мягкую траву. Стояла поздняя весна, и Сирокко целыми днями пропадала в полях и лесах, где искала песчаные поляны, на которых могла бы практиковаться во взаимодействии.

Сейчас Сирокко сидела на склоне песчаного оврага, который, словно рана, протянулся на несколько сотен метров в длину и на двадцать метров в ширину. Она мысленно позвала ветер и, услышав его песню, отправила его к своей подруге. Три года назад они случайно познакомились, и с тех пор постоянно общались. Они не знали имён друг друга, потому что, как говорила та девочка, никто не должен догадаться, что она общается с миром через ветер. Но это не мешало крепкой дружбе, которая возникла между девочками.

Сирокко закрыла глаза и задышала ровнее. Она чувствовала, как тёплая волна захлестывает её и утягивает с собой на дно.

— Ну как ты? — тут же принёс ответ ветер.

— Расскажи мне о чем-нибудь, — попросила Сирокко.

После недолгой паузы полилась история о том, как вольные ветра отправляются всюду, куда лишь может дотянуться воздух. Безымянная подруга рассказывала о горных вершинах и бездонных впадинах, о бескрайних морях и непроходимых джунглях. О том, чего никогда не видела, но обязательно увидит.

Сирокко слушала молча, не перебивая, стараясь вырисовывать в воображении то, о чем говорила подруга. Девочке нравился её голос — он был мелодичным, нежным, однако в нем проскальзывала сталь, и становилось понятно, что его обладательница обладает завидно смелым и сильным характером.

Шло время, и рассказы о гордых птицах и исполинских чудовищах сами собой сошли на нет. Девочка замолчала и, тяжело вздохнув, продолжила уже на другую тему.

— Знаешь, мне здесь одиноко, — прошептала она. — Я уже говорила, что у меня нет никого, кроме тебя и ветра… Можешь мне кое-что пообещать?

— Конечно, — легко согласилась Сирокко.

— Пообещай, что однажды ты придёшь за мной на мою родину, и вместе мы увидим то, о чём мне напевает ветер.

— Обещаю.

Голос Сирокко не дрогнул, и в нём не было даже тени сомнения. Хотя она и была ветром, который свободен от всего на свете, однако даже ветру нужно место, куда он будет стремиться. Если она хочет полностью овладеть своей стихией, то главенствовать в этом союзе с воздухом должна она.

Спустя некоторое время девочка поднялась на ноги и размяла затёкшее тело. Солнце уже клонилось к закату, и ей нужно было торопиться домой. Голова потяжелела, как после дневного сна, однако в остальном она чувствовала себя прекрасно. Еще с утра начинающая болеть голова медленно возвращалась в своё нормальное состояние.

Она прошла небольшой редкий лесок и рощу, а потом свернула на родные холмы.

Почему-то ей казалось, что родители уже морально отпустили её и Хамсина. Конечно, они заботились о детях, однако каждый вечер Сирокко казалось, что взгляд Апатита говорит: «Как, вы ещё здесь?». Маленький Эвклаз с самого рождения был любимым ребёнком, однако это не только не обижало Сирокко, но и она была даже рада этому, потому что, когда они с Хамсином уйдут, у родителей ещё останется малыш. Милый Эвклаз, какая ему уготовлена судьба? Сирокко вспомнила его прозрачные голубые глаза и мягкие каштановые волосы.

Сирокко уже хотела свернуть к своему дому, когда к ней неожиданно подошла пожилая женщина. Она была одета в легкое цветастое платье из дорогой и качественной ткани, а на голове привычно покоился платок, закрывавший копну иссиня-чёрных волос. Сирокко сразу узнала в ней Зрячую, которая при рождении ребёнка определяет его способности и проклятие. Без Зрячих родители не смогли бы давать своим детям говорящие имена.

— Зайдёшь ко мне на часок-другой? — улыбнулась женщина. Она и ещё несколько человек во всей деревне не принимали участия в травле Сирокко и Хамсина.

— Конечно.

Не то, чтобы Сирокко очень хотела беседовать со старой женщиной, просто она слишком сильно уважала Зрячую, чтобы отказать ей, а почтение к старшим — первое, чему учила её мать.

Сирокко прошла в просторный чистый двор, посреди которого стоял крепко сбитый дом. Было видно, что Зрячая постоянно ухаживала за ним: большие окна были вымыты и блестели на заходящем солнце, крышу явно недавно перестилали, а свежий кирпич, которым был обложен дом, говорил о том, что ремонт продолжается до сих пор.

Вообще-то в деревне Зеленеющие Холмы было мало таких добротных строений. Из-за проклятия земли люди не могли сойти с нажитого места и найти другое жильё, вот и приходилось годами наращивать деревню и разорять земли вокруг. Например, дом родителей Сирокко был очень маленьким и старым, так что девочке иногда казалось, что под зимними вьюгами он однажды окончательно развалится. Порой в стенах появлялись трещины, в полу — щели, а в крыше новые протеки. Тогда на доме появлялась новая заплатка, которым уже не было числа.

— Проходи, — сзади раздался деловой голос Зрячей. — Нечего время терять.

Сирокко никогда раньше не была дома у Зрячей, поэтому послушно шагнула внутрь, но не смогла удержаться от удивленного возгласа.

Внутри помещение оказалось даже лучше, чем казалось снаружи. Просторная, светлая комната, в которую попала Сирокко, поражала высотой потолков и мощью дубового пола. Стены были обиты деревянными досками, а потолок выкрашен белой краской.

Почти всю левую стену занимала добротная печь, рядом с которой в лёгком беспорядке лежали разрубленные на несколько частей брёвна. От камней исходил приятный жар и вкусный запах хлеба, от которого у Сирокко уже зачесались дёсны.