Татьяна Смирнова - Зона сумерек

Колобок вскинул голову, усмехнулся…

Мэр выглядел настолько невозмутимым, насколько позволяла ситуация.

Колобок пожал плечами и, отвернувшись, стал смотреть на тонкий шпиль Шлосс-Адлера.

На сцене происходило что-то невероятное. Девчонки в бальных платьях, сбившись в кучу, тихо попискивали, «рыцари», потрясая оружием, бросали в толпу, как в топку — поленья, зажигательные лозунги свободы и независимости Халибада, барды, вырывая друг у друга микрофон, пытались петь песню чилийских «компаньеро» и "Врагу не сдается наш гордый Варяг", но слов никто не знал, а из толпы уже летели не песни, а пьяный мат и угрозы… Герольд куда-то слинял по-английски. Площадь волновалась, как кадка с перебродившим тестом, норовя выплеснуться наружу. А потом замелькали синие пилотки и черные береты, которые появлялись сразу отовсюду. Послышался собачий лай и, через мгновение, завывая сиренами, на площадь влетело десяток «бобиков». Рыцари "щита и дубинки" сноровисто врубились в плотную людскую массу, работая «демократизаторами» как мачете. Вопли раненых заглушал визг сирен. В давке Розали потеряла Пашу и других ребят. Ей хотелось верить, что с ними все в порядке, но надежды на это было мало. То, что началось через несколько минут, больше всего напоминало гигантскую мясорубку. Черные береты с одной стороны и безоружные, но обозленные люди с другой. Трещали палатки «Пепси» и «Попкорна», яростный собачий лай время от времени перекрывал такой же яростный мат из микрофонов, а когда на асфальт пролилась первая кровь, все словно озверели. Собаки смотрели удивленно, как «сапиенсы» рвали друг друга зубами и в дождях осколков вколачивали в витрины.

Неожиданно взгляд Розали зацепился за знакомую фигуру: широкие плечи, русые волосы… Он отдавал быстрые распоряжения людям в военной форме, а когда обернулся, Розали с изумлением узнала Глеба Мозалевского.

Охолос словно сорвался с цепи, забыв о боли, отбросив все сдерживающие факторы. Люди бесновались, празднуя страх и растерянность зажатых в кольце мэра и компании. Бросаясь на стену из щитов они пьянели от воли, пили ее жадными глотками, ничего не оставляя про запас. И оставалось этой воли ровно

30 секунд. А потом в ход пошли водометы.

Парень в синей пилотке, заметив Розали, что-то крикнул в рацию и направился к ней, «держа» глазами. Она бы могла уйти. Существовала тысяча способов. Наверное, так и нужно было поступить, но…

— Я не собираюсь бежать, — сказала она, опережая «синепилоточника», — но предупреждаю: я гражданка Срединенных Штатов Америки и за физическое, или любое другое насилие, примененное ко мне, будет отвечать весь суверенный Халибад.

Парень растерялся, но ненадолго.

В таком случае, мисс, я провожу вас к машине. Посидите там. Здесь опасно. К тому же, у шефа СНБ к вам могут быть вопросы.

— Я не обязана отвечать на вопросы Службы Национальной Безопасности, — Розали вскинула подбородок, — но я отвечу на них.

Тысячелетия, намотанные на колеса… Города-призраки на обочине…

Гончие Смерти с их вековой ненавистью… Она почти позабыла когда, в какой миг в ее плоть и кровь, в костный мозг вошел девиз: "ни шагу назад". Сила это была, или слабость, кто знает? Но ничего нельзя было изменить — в тот миг, когда сложила прозрачные крылья девушка-птица, а она не протянула ей руки, она утратила способность жалеть. Даже себя.

Спасаясь, Паша вылетел на неширокую, чисто выметенную и чуть не с шампунем вымытую улочку. Сзади послышался топот «милитерботинок». Ровные ряды палисадников и темные, глухие заборы вдоль улиц не обнадеживали, но в концеконцов, не всегда заходишь туда, где открыто. Паша уже искал забор пониже (напрасный труд, все они были одинаковыми), когда внезапно, словно из небытия, вынырнула сущность размером с кошку, в клетчатой рубахе пузырем, и колобком подкатилась под ноги. Паша с размаху грохнулся на булыжник. Очки слетели на обочину и мир расплылся цветным пятном.

Молодой, лет девятнадцати пацан в необмятом «камуфляже» прыгнул к упавшему, «пригасил» его дубинкой по затылку и, заломив за спину обмякшие руки, защелкнул легкие стальные «браслеты».

— В сушилку?

Второй «берет», подскочивший следом, бегал чуть медленнее, но соображал чуть быстрее. Перевернув Пашу он лишь глянул в широкое, бледное лицо, присвистнул и хлопнул напарника по плечу.

— Везунчик ты, Леха! Быть сержанту генералом. Это ведь тот самый кадр, которого Змей ищет.

— Серьезно? — изумился Леха.

— Зуб даю… Так что, брат, дырку для ордена сверлить не торопись, а на выпивку мы сегодня наловили.

Он рывком поднял Пашу за шиворот и поволок к машине, уже сигналившей на углу.

В кабинете мэра суверенного и независимого Халибада была сумеречная зона. Панели темного дерева, черная кожа кресел, темная полировка мебели создавали эффект «пещеры», а не слишком сильная настольная лампа, единственная, горевшая в этот час, не рассеивала мрак а, казалось, сгущала его еще больше. Окнами кабинет выходил на площадь. Сквозь толстые, двойные стекла шум сюда не долетал, но синие всполохи мигалок проникали даже сквозь толстые шторы, заставляя мужчин нервно курить.

В кабинете их было трое: Сам, тот Колобок, которого Розали видела на площади, и которому не нашлось места в «партере». Третьим был полковник милиции, начальник УВД Халибада, господин Бар. Такая вот у него была сугубо трезвая фамилия. И в городе ходили слухи, что оправдывал ее Бар чуть не на

200 процентов. Он и сейчас пребывал в том счастливом состоянии, которое в приватной беседе с начальством, если только человек — не кандидат на снятие "с треском", и по сей день именуется «рабочим».

Розали выжидательно глядела на мужчин. Страха она не испытывала. Может быть потому, что полчаса назад видела их страх, а тот, кто боится сам и не умеет этого скрыть, уже никого не напугает. Иллюзорная безопасность… Розали видела что здесь, в этом сумеречном кабинете Пузо не боялся ни охолоса ни звездно-полосатого флага. Она сделала несколько шагов и оказалась у окна.

Приоткрыла штору. Зрелище было еще то… но, Варшава, после бомбежки выглядела более впечатляюще. Подмести, вставить стекла и можно начинать по новой.

— Мисс Логан, вы, наверное, догадываетесь, зачем я… пригласил вас, — спросил Халиф. Лицо его было скрыто в тени, она видела только руки, мощные, короткопалые ладони. Трудно было беседовать с руками, хотя и говорят, что они могут выдать внутреннее состояние человека скорее, чем лицо. Во всяком случае, они не дрожали.

— Да, — кивнула она, — вполне. Хотите предложить мне покинуть Халибад в

24 часа.

Руки шевельнулись. Левая накрыла правую.