Юрий Райн - Бестиарий спального района

Значит, с утра она маялась в павильоне, кое-как продавая якобы корейскую морковку, капусту и тому подобную ерунду. Часов в пять появился японец. Ну или полуяпонец, но японская кровь в нем очевидна, это с полувзгляда…

Потолкался у прилавка, потом отошел в сторонку. Небольшого роста, ладный, жесткие черные волосы на прямой пробор, припухшие веки, тонкие губы. Дождался момента, когда покупатели все схлынули, приблизился, глухо спросил: а красный перец?

Маша обмерла. И сразу потекла. А японец спокойно сказал: «Тосихиро. Для друзей Тоси. По-русски Антон. Приду вечером». И исчез.

Ближе к закрытию в павильон, хромая, вошел второй. Чем-то похожий на того японца, но с более плоским лицом. И вообще, явно не японец. И очень, очень страшный. Невообразимо страшный. Неописуемо.

Этот ничего говорить не стал: неподвижно уставился единственным глазом на похолодевшую Машу, простоял так минут десять, затем неразборчиво прорычал что-то и вышел.

Да, тогда Маша похолодела, а теперь ее бросило в жар. Нет, перчик пока не беспокоил, просто стало душно. Давно, говорят, здесь такого знойного лета не было… еще и пижама… а окна все закупорены…

Она встала, подошла к балконной двери, отодвинула штору, осторожно выглянула. Чего боишься, идиотка? Двенадцатый же этаж! Приоткрыла дверь. Слегка повеяло ночной прохладой.

Маша легла. Что дальше? Она содрогнулась.

Уже около десяти, сдав смену, она шла через пустырь. Собственно, даже не пустырь – просто плохо освещенное пространство, заросшее травой и пересеченное тропинками, что ведут от остановки к ее дому и к соседним.

И вот на этом пространстве появились, словно ниоткуда, те двое.

Дальше было так страшно, что вспоминать совсем не хотелось. Как в ночном кошмаре, когда на тебя надвигается несказанный ужас и надо бежать, кричать, хоть что-то делать, а не можешь пошевелить даже пальцем.

В момент наивысшего отчаяния Маша почти безотчетно полезла за дежурной пачкой сигарет и зажигалкой, которые носила в сумке так, на всякий случай. Этот случай и наступил. Она судорожно закурила и почувствовала, что стало чуть легче. Правда, снова представился окаянный стручок, и нахлынуло вожделение, но ноги все-таки пошли немного резвее.

Возможно, это Машу и спасло. А еще то, что преследователи непрерывно рычали друг на друга и оттого мешкали. И наконец спас, наверное, пьяноватый дядька, который каждый вечер неподвижно сидит на скамейке у подъезда. Когда Маша, забросив в урну сигарету, поняла, что уже не успевает отпереть дверь подъезда, и в изнеможении упала на скамейку, этот дядька как-то чудно́ напрягся, медленно встал, вытаращил глаза и испустил нечленораздельный крик.

Удивительно, но те двое остановились, и перестали рычать, и даже попятились.

Впрочем, Маша не сомневалась: это ненадолго.

Но паузой она воспользовалась – шмыгнула к двери, открыла ее и кинулась к лифту.

«Что-то, – подумала Маша, – толку от воспоминаний не видно. Не получается анализ, ничего понять не удается.

Наверное, надо разобрать, как я… в общем, не устояла… и что из этого следует… Может, тут-то и есть ключ ко всему. Но только нету никаких сил это разбирать. Ка-те-го-ри-чес-ки, как говорила бабушка.

Ладно, утро вечера мудренее, а там будь что будет».

Легкая штора балконной двери качнулась, будто ветерок подул. Глухой голос произнес:

– Я же обещал, что приду вечером…

3

Иван, хромой и одноглазый рубщик мяса, а по природе своей – абасы, дошел до последней степени озлобления. Разорвать кого-нибудь…

Кровь мощно стучала в голове, кровь пульсировала в пенисе, густая, настоящая, почти черная кровь.

Мимо детской песочницы, на бортике которой пристроился Иван, скользнула кошка. Молниеносное движение – и абасы ухватил ее за шкирку, свернул шею, затем разодрал тщедушное тельце на две половинки, отшвырнул с отвращением.

Плохой день, совсем плохой.

Зря он в эту Москву приехал. Сказок наслушался – в Москве и то есть, и это есть, в Москве все есть, – а ничего такого в Москве нет. Зверя нет, вот что главное. Нет зверя – нет и правильной жизни для абасы: медленно выпустить из живого еще зверя кровь, вскрыть беспомощное, подергивающееся тело, упиться его болью, вознести эту боль Высшим Духам.

Обман получился, а не правильная жизнь. Мясо на рынке рубить – пустое дело…

А еще Ивану сегодня требовалась женщина. Сильно требовалась, до исступления. И днем нашлась было такая – гладкая, упругая, молодая. И выследил по всем правилам охоты, но – сорвалось. Сначала вмешались лешие. Хлипкие они, конечно, Иван легко разметал бы двоих, а то и троих. Но откуда ни возьмись, явился еще и этот длинный, слабый, нескладный… кажется, соплей перешибешь. А оказался сумасшедшим боканоном. Крикнул что-то тонким голосом, повернулся к Ивану, да и к лешим, спиной и как дал… Дышать совсем нечем стало, еле ноги унес.

Пришлось вернуться в город. Что-то привело абасы к торговому центру, а внутри его – к прилавку с пряно пахнущей дрянью. А за прилавком стояла девка. Хорошая девка. Она тоже подошла бы Ивану – худовата, конечно, но ничего, тоже свежая на вид. И шея длинная. И глаза узенькие. Это хорошо, разнообразие полезно.

Иван даже зарычал от предвкушения, вышел на улицу, стал поджидать. Он хорошо умел поджидать.

И дождался. Девка появилась, когда уже стемнело. Иван облизнулся, двинулся за ней. Но – однако, плохой день! – оказалось, что он не один. Да еще как не один!

Соперник был невысок ростом, желт лицом, ловок в движениях. Что-то насторожило Ивана. Сдерживая тяжелый гнев, он тайно прощупал желтолицего и едва не взревел в полный голос. Ебосан, чтоб его! Не совсем чистокровный… сука, в нем местной крови полно, русской, вот же пес… Иван прочувствовал силу врага – немалая сила – и ощутил, что тот тоже прощупал его, узнал и оценил.

Ебосан! Правильные абасы ненавидели ебосанов, а сказать, что Иван неправильный абасы, мало кто осмелился бы, даром что о двух руках и не одноног – всего лишь хром. Иван считал себя правильнее, чем презираемые им родичи – отступники, ушедшие кто алмазы добывать в родной Якутии, кто золото.

Родичей он презирал, а вот ебосанов люто ненавидел, хотя и не встречал никогда. Не важно – встречал, не встречал: ничего, кроме ненависти, это проклятое племя не заслуживало.

Когда-то, давным-давно, абасы и ебосаны были одним народом. Назывались они – то ли ебасы, то ли абасаны, никто уже не помнил, да и не в этом суть. А суть в том, что однажды предки нынешних ебосанов покинули родные края, перебрались за далекое море, обосновались на больших и малых островах и изменили заветам Высших Духов. Кровавое мясо дикого зверя заменила ебосанам бледная плоть рыбы. Хуже того – они не гнушались и отвратительными морскими гадами. И еще хуже – не брезговали совсем неодушевленными плодами земли.