Владимир Михальчук - Вернуть себе клыки

Набережная почти не отличается сотен таких же в других мирах. Широкий проспект, уставленный деревянными скамейками и небольшими магазинами. Повсюду разбросаны сувенирные лотки, над ними реют длинные флаги с национальным гербом Валибура: огненно-красный демон и темно-зеленый оборотень держат в руках массивную золотую башню с восемнадцатью шпилями. По тротуарам лениво прохаживаются утренние торговки, колесят на разных велосипедах-роликах-скейтах мелкие детишки. На самом берегу возлежат десятки обнаженных тел – загорать в нашем городе можно и топ-лесс. Но не надо забывать, что находишься на людях и укрывать срамные места маскирующей магией.

Мелководье кишит купающимися девчонками. Кажется, малолетние школьницы проводят у озера целый день. Они игриво лупят друг дружку магирезиновыми дубинками с пищалками и, конечно же, не ходят ни в школу, ни в институт. Молодежи лучше кататься на воздушных ананасах, кушать мороженое и валяться на песке. Кроме того можно играть в молодежное «Колдочко», со своими сверстниками, да на раздевание. Зачем учиться? Эх, молодость, молодость… Если бы я когда-то отдал должное науке, не торчал бы сейчас среди унылых оперативников. Возможно, занимался бы магическими исследованиями или путешествовал по Большому Миру. Но таков удел лентяев и неучей. Наплевал на учебу – вот тебе «Каратель» в руки. Эх…

Мы проходим по змеящейся аллее посреди парка. Черное озеро прячется за деревьями, его практически не видно. Слышен рев катамаранов, угрюмое ворчание чесноходов и шум воды.

– И где эти Курсы? – возмущается Эквитей. – Я уже все сапоги истоптал!

Погруженный в раздумья о случившемся на проспекте Темного Света, лишь небрежно отмахиваюсь в сторону зданий КуСаМлОфа.

Парковые деревья раздвигаются перед длинным рядом белоснежных башенок и высоких стен. Перед широкими воротами, обитыми несколькими слоями серебра и магиталла, возвышается государственный флаг. Небольшая площадь перед контрольно-пропускным пунктом украшена идеально ровными квадратами газонов, двумя парами фонтанов и десятком крупнокалиберных магических пушек. Больше смотреть здесь нечего. Но надпись «Офицер умирает последним» очень интересует Эквитея.

– Смотри, а слово «последним» очень побледнело, – замечает король. – Очень двойственная фраза получается. «Офицер умирает…». Что бы это значило?

– Действительно, у данного изречения, имеющего невероятно древнюю историю, – объясняю варвару, – есть два контекста. Сказанная полководцем Всевандамом Северным, она когда-то означала, что офицер должен держаться до конца. Чуть позже, спустя четыре с чем-то столетия, этот же эпитет использовал другой полководец, Небейменяскус Трусливый. И в его понимании, офицеру необходимо находиться позади армии. Чтобы чего не случилось, как понимаешь. То есть сперва гибнут обычные рядовые, а потому уже командиры. Должен отметить, что оба полководца умерли последними. Первый доблестно погиб при обороне Валибура, второго застрелили в спину при бегстве с поля боя.

– Понятно. А почему финальное слово полустерто?

– Это мы так шутили на дембеле, – заворачиваю глазами. – Просто донесли до народа, что офицер умирает. Философия такая.

– Понятно, – совсем неоригинально повторяется Эквитей.

Мы входим на территорию КПП. За нами с лязгом захлопываются тяжелые створки. Дежурный целится в нас из «Карателя» и поднимает руку в приветственном жесте.

– У вас всегда так здороваются в армии? – король старается не замечать кончик оружия около своего носа.

– Ритуал такой. Друга приветствуют, во врага стреляют. Такое распоряжение для всех дежурных и охранников.

Дальнейшие события мне часто снились в прошлом. Я даже пытаюсь проснуться и избавиться от навязчивого ощущения де-жа-вю.

Сначала у нас отбирают одежду и долго парят в контрастном душе. Затем мы проходим магическую очистку – все микробы и пыль Большого Мира растворяются в утробе гигантских вентиляторов. После умывания нам вручают форму гадостного светло-коричневого цвета, по набору постели на брата, одноразовые зубные щетки, мыло и прочую мелочь. Финалом становится последняя проверка документов.

Толстый хват-прапор Жуть Жмуть Федорович, которого я помню еще с юношеских лет, страшно матерится и с натугой поворачивает вентиль входной двери. Толстенная магиталлическая створка с шумом отъезжает на нас. Еда успеваем отскочить, чтобы сохранить пальцы на ногах.

– Бросай одежду сюда! – командует Жмуть Федорович, указывая на две тощие лежанки внутри казармы.

Интерьер все так же уныл и однообразен, как и раньше. Серые стены, мелкие лампочки дневного света под потолком; бесконечный ряд двухъярусных кроватей, приземистых магипластиковых тумбочек с двумя отделениями; холодный колдетонный пол, расчерченный меловыми квадратами и прямоугольниками; подслеповатые окошка чуть выше уровня первого яруса кроватей.

– Выходи на перекличку! – звучит команда.

С постелей тут же срывается два десятка лысых головорезов. Они молниеносно одеваются, набрасывают одеяла на кровати, стремительно выравнивают их и с топотом бегут на плац, который находится за другим концом казармы.

Нам не остается ничего лучшего, как максимально по-быстрому набросить учебную форму и побежать за ними.

Широкий плац, окруженный деревянными щитами, железными лесенками и турниками, покрашенными в темно-зеленые тона. Далекие административные и жилые здания, купол маленького магутбольного поля; несколько лужаек, так называемых «перекурно-рекреационных зон солдата». Через каждые двенадцать метров над гладким магасфальтом тротуара возвышается глубокая урна с надписью «для мусора». Через каждые полсотни шагов виднеются громоздкие контейнеры «для белья».

Вместе с остальными кадетами мы строимся в ровную линию перед казармой. Хват-прапор лениво прохаживается вдоль шеренги. Он глубокомысленно ковыряет в носу и держит перед глазами список подопечных. Близоруко щурясь даже через толстые линзы очков, он водит заскорузлым потным пальцем по желтому листку.

– Непейводиченко.

– Я!

– Наливайведро.

– Я!

– Душегубцев.

– Я!

Каждый солдат, при звуке своего имени, выступает из шеренги на один шаг и отдает Жмутю честь. Длинный список медленно подходит к концу.

– Второй!

Эквитей стоит, словно ни в чем не бывало, и тупо пялится перед собой.

– Второй, твою мать через паперть от…ть! Ты глухой?! – орет на короля хват-прапор.

– Ах да… – рассеянно бормочет монарх. – Я!

– То-то же, – довольно изрекает Жмуть Федорович. – И в другой раз чтобы не забывался. Иначе получишь тут у меня!