Джеймс Блэйлок - Каменный великан

Позади слышались приглушенные голоса, но очень далеко; и один раз Эскаргот услышал раскатившийся эхом кудахчущий смех, потом пронзительный визг, а потом снова смех. Затем воцарилась тишина, которую нарушал лишь шум стремительного потока. Воздух вдруг стал туманным и холодным, и он медленно пробирался ощупью вперед, уверенный, что с минуты на минуту сорвется с обрыва или наткнется на глухую стену в конце туннеля и обнаружит, что безнадежно заблудился. Над ним, он знал, стоял дождливый день, и ветви деревьев раскачивались в тумане на ветру, и облака плыли в знакомом небе.

Внезапно шум подземной реки стал таким громким, словно она находилась совсем близко. Эскаргот наклонился и пошарил правой рукой по земле, а затем осторожно двинулся вперед в полуприседе, решительно не желая неожиданно шагнуть прямо в бурный поток и оказаться в плену стремительного течения. На следующем шаге он наступил левой ногой на круглый камень и вдруг неудержимо заскользил вниз, вниз, вниз, судорожно скребя пальцами по каменистому склону. В дожде осыпавшегося щебня Эскаргот с воплем плюхнулся в темную реку, замолотил руками и ногами в отчаянной попытке всплыть на поверхность и наконец вынырнул, кашляя и отфыркиваясь, но его мгновенно опять накрыло с головой, перевернуло, закружило в водовороте, словно тряпичную куклу, и снова вышвырнуло на поверхность.

Наконец Эскаргот кое-как выровнялся и понесся по бурной реке, дрожа от холода и задыхаясь, разбив колено о полузатопленную скалу, по которой его протащило стремительным течением. Впереди показалось полукруглое пятно света, в считанные минуты превратившееся в выход из подземного туннеля. Эскаргота вынесло на солнечный свет, струившийся сквозь заросли дубов, черной ольхи и болиголова, и прибило к скоплению бревен и сучьев у берега, где он уцепился за какое-то бревно и пытался отдышаться и очухаться, пока не осознал, что страшно замерз и замерзает все сильнее с каждым мгновением.

Когда он добрался до речной дороги, находившейся четвертью милей ниже по ручью, он трясся от холода в мокрой насквозь одежде и к тому же ужасно натер ногу камешком, попавшим в ботинок. Наконец Эскаргот сел на поваленное дерево, стянул с себя башмаки, выжал носки и обнаружил, что натер ногу вовсе не камешком, а стеклянным шариком – стеклянным шариком чуть неправильной формы и ярко-красного цвета. Предположение, что это один из его шариков, один из множества, выманенных у него гномом, не лезло ни в какие ворота. Конечно, это был просто похожий шарик, который случайно попал в башмак, пока Эскаргот кувыркался в стремительном потоке.

Его шлюпка находилась выше по реке. По всей вероятности. Но насколько выше, он понятия не имел. Возможно, гоблины уже катались в ней взад-вперед вдоль берега, молотя друг друга веслами до потери сознания. Приколоченный к дереву неподалеку щит извещал, что Эскаргот находится в черте селения под названием Дикая Лощина, а ниже перечислялись вещи, которые ему запрещалось делать, – в частности, вести торговлю с гоблинами, слоняться без дела и ходить по клумбам. Но сама деревня, в скором времени показавшаяся за поворотом дороги, уже очень давно не могла похвастаться никакими клумбами, а что касается праздного времяпрепровождения, то здесь человеку не оставалось ничего иного, как слоняться без дела, поскольку Дикая Лощина производила впечатление совершенно заброшенной деревни. Если кто и жил здесь ныне, то наверняка одни гоблины, и, судя по валявшимся на улицах рыбьим костям и речному мусору, дело именно так и обстояло, хотя Эскаргот не видел вокруг ни души. Стояла почти полная тишина, и на сухих деревьях не было ни белок, ни птиц, не говоря уже о листьях. Где-то впереди громко хлопала ставня, и легкий ветер поднимал пыль и кружил ее, кружил над дорогой без всякой цели, словно резвящийся гоблин.

Эскаргот нашел подходящую палку на берегу реки и несколько раз резко взмахнул ею, проверяя, удобно ли она лежит в руке. Оставшись довольным, он отправился исследовать деревню. Все вокруг густо заросло сорняками и разваливалось на куски. Из гнилых досок на стенах домов росли поганки, а когда Эскаргот остановился и огляделся по сторонам, дивясь страшному запустению, кирпичная дымоходная труба старого покосившегося дома вдруг рухнула с крыши на землю в облаке известковой пыли и древесной трухи. Поначалу Эскаргот решил, что кто-то нарочно повалил трубу, но нет, она рассыпалась сама собой, и казалось, кучка кирпичей на запущенном дворе в считанные дни сплошь зарастет сорняками. Окна домов были заколочены досками, словно люди некогда спешно покинули деревню, надеясь вернуться сюда в лучшие времена. Но до лучших времен явно оставалось ждать еще очень и очень долго.

На самом краю деревни стоял полуразвалившийся трехэтажный дом, на крыше которого вертелся на ветру ржавый флюгер. Неумолчный скорбный скрип флюгера в предвечерней тишине только усугублял атмосферу запустения и разрухи. На главной улице находился трактир, вернее, два трактира, расположенных прямо друг напротив друга. Но оба они уже давным-давно не видели постояльцев – по крайней мере, постояльцев, платящих за постой; и у порога одного трактира лежал дочиста обглоданный скелет лошади, словно свалившейся с ног от усталости и заснувшей прямо на пороге. Она производила гнетущее и нездоровое впечатление, эта лошадь, и Эскаргот внезапно решил, что в конце концов пора убираться отсюда, чтобы успеть найти шлюпку до наступления темноты. Затем он повернулся и увидел Лету, стоявшую в десяти футах от него, с лентой в волосах.

Девушка смотрела на него, словно не веря своим глазам. Она не стала улыбаться жуткой улыбкой, заливаться кудахчущим смехом или превращаться в кота. Она просто казалась страшно удивленной.

– Вы? – промолвила она и умолкла. Эскаргот тяжело сглотнул. Он не ожидал ничего подобного. Разумеется, он надеялся на такую встречу – отчасти потому, что преследовал девушку из любви, и отчасти потому, что хотел хоть раз сказать ей несколько слов, не вися при этом на крыле ветряной мельницы.

– Совершенно верно, – ответил он, внутренне весь подбираясь и внезапно задаваясь вопросом, как он, надо полагать, выглядит: небритый, в мокрой мятой одежде, с растрепанными волосами. Эскаргот поборол искушение выпалить с ходу, что он стал капитаном подводной лодки, что он путешествовал, нашел сокровища и потерял их, – одним словом, что он стал в своем роде героем Смитерса, и все в течение одного месяца.

Но Эскарготу пришлось бы здорово потрудиться, чтобы произвести впечатление на ведьму, правда ведь? На ведьму, постаравшуюся отдать его на растерзание шайке гоблинов, которые уже давно обглодали бы его косточки, если бы он не сумел улизнуть.