Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)

— Читаю. Стихи. Я выписываю книги сюда, когда не забываю. Ты читаешь по-имперски?

Он покачал головой.

— Плохо.

— Можешь послушать. Вдруг понравится? Вот…

Я зашелестел страницами. Не то, не то… Ну хотя бы… Мне хотелось найти для него что-то особенное. Хотя я и понимал, что врядли ему понравится то, что нравится мне. В узоре строк не будет ничего интересного для него и вихри поэзии для него ничто по сравнению с вихрями схватки. Я искал минуты пол, выбирая, отбрасывая и выбирая вновь. Герханских авторов я отсеивал сразу — несмотря на всю витиеватость изложения и неважное знание языка, Котенок нашел бы здесь, отчего покраснеть.

Я хотел показать ему что-то красивое. Показать, что красота может быть заключена не только в бою, надо лишь найти ее и разглядеть, смахнуть пыль с чистой алмазной капли.

Потом я бросил это бесполезное занятие и открыл книгу наугад.

— Давай вот это…

Я стал читать, тихо, с плавными интонациями, немного нараспев:

Отгорело, оплавилось, преобразилось

Почернело, сажа липнет на кожу

Терпеливо сжигаю в огне я свою позолоту

И весна дышит в шею, смеется тихонько

Тянет в форточку жаркую сытую рожу

Отгорело. Осыпалось. И слой за слоем

Я ищу под своей золоченой броней

Ту самую ржавую мелочь

Эту самую кислую горечь

То, что называется мной

Отгорело. Молитва — смешок

Стружки золота мотыльками

Садятся покорно у каменых ног

Тень густую бросает золоченый сапог

Веками, веками, веками…

Я захлопнул книгу.

— Все? — безразлично спросил Котенок.

— Нет, там еще много. Но это не совсем то, что надо. Тебе не понравилось?

Он поковырял пальцем пояс.

— Красиво.

— Это Обуялов, из раннего. Я лучше найду тебе что-то другое.

Он ничего не сказал, я вновь открыл книгу и стал листать свежие еще, пахнущие типографией, страницы. Взгляд наткнулся на красивые ломанные строки и, еще прежде, чем схватить хотя бы одно слово, я почувствовал, что это ему понравится.

— Ну слушай. Кхм…

Рассечено, изломано судьбою -

Здесь небо не воздух, а иприт

А мы стоим, мы все — герои

Мы выкованы той же злой судьбою

И — воля ваша! — мы не ляжем,

Пока над нами это небо не сгорит!

Там был песок, кровавою рудою

Ложился он на лица и тела

Гремело сзади и кричал там кто-то

Какие-то забытые слова…

Быть может, я?..

И к стенам злой, визжащей Трои

Бежали мы

Ведь мы же все — герои!

А горизонт черти рвали в клочья

Мы видели их зыбкие хвосты

Из-под земли все лезли в гору,

Расцветали

Пороховые черные цветы

А мы все шли, туда, где неба нету

Где небо не воздух, а иприт

Мы знали, суждено нам биться

Пока земля под нами не сгорит

Наш лейтенант, от дыма одуревший,

Рвет ворот из казенного сукна

И он хрипит:

«Ребята, баста.

Не дотянуть нам даже до темна.

Фрегаты к черту, сгорели на орбите…

Один за всех, да все за одного!

В аду местечко, парни, прихватите

Я в очереди очень уж давно»

Видать, так суждено.

Но мы все лезем, дальше, выше

И воздух здесь как будто бы темней

Эй, пулеметчик, держи два цинка

Сыграй нам что-нибудь повеселей!

Но клюнет вдруг — с разбегу, мощно, больно

На животе — кровавая роса

Катись все в ад!

И режет душу подкожная алая звезда

Туман в глазах и запах старой хвои

Черт, как же так стряслось?

Ведь мы же, вроде бы, герои?..

Последний вздох сжимает сердце вязко

И вроде тихо — все уж отгремело

Закат. И дым по небу.

…я видел, как оно сгорело…

— Вот так.

Котенок серьезно смотрел на меня.

— Это — что?

Я посмотрел примечания.

— Паськов, «Вальсовы строки». Написано было около тридцати лет назад, после неудачной десантной операции на Вальсе. Я немного помню то время. Говорят, там действительно была мясорубка. Корабли поддержки уничтожили еще на подходе и тысячи людей остались без помощи и малейшего шанса. Им даже некуда было отходить.

— Они были герханцы?

— Нет, герханцев там не было, — помедлив, сказал я, — Восьмая десантная бригада имперского флота. Но это были, без сомнения, отважные и мужественные люди.

— Красиво.

— Тебе понравилось? Но ведь Паськов писал про солдат Империи.

— Врага тоже можно уважать, — нахмурился Котенок, — Они были смелые люди.

— Врага, но не герханца, так? — Котенок явно не собирался отвечать. Да и ждал ли я ответа? — Герханец не может заслуживать уважения?

— Ты — враг, — вдруг четко сказал он.

— Это не новость, — заметил я легко, — Герханцы враги почти для всех. Даже для Империи.

— Не понимать.

— Герхан — не та планета, которая пользуется большой любовью. Мы — заносчивые гордецы, всегда бывшие слишком ненадежными и слишком себе на уме. Нас уважают, но в то же время и боятся. И нам никогда не доверяли.

— Вы — лучшие воины Империи.

— Четыреста лет назад Герхан вообще не входил в Империю, но после Третьей Ганнимедской Битвы, когда его флот оказался почти полностью уничтожен имперцами, ему пришлось занять свое место. Однако Империя потеряла слишком много сил для того чтобы настоять на своем, в общем-то это была пиррова победа. Герхан вошел в Империю и обязался поставлять бойцов в Военно-Космический флот, формально подчинился имперскому командующему и признал власть Императора. Вместе с тем, у нас всегда были вольности, такие, которые были немыслимы для других планет. Собственный суд, деньги, почти полная автономия в законодательстве. Но мы так и остались чужаками, подозрительными и опасными. Если бы у Империи не было более опасных врагов, нас раздавили еще давно. Но жизнь устроена так, что всегда выгоднее объединяться с одним врагом чтобы уничтожить другого вместо того чтобы драться с каждым по отдельности. Мы — последний козырь в имперской колоде, Котенок. Его стараются не вытаскивать до последней минуты, но если уж вытащили — используют на полную.

— Пушечное мясо.

— Не только. Почти все искусство Империи — это Герхан, малыш. С Герхана пришли художники, скульпторы, писатели, поэты, лучшие математики и ученые, программисты, техники, стратеги, философы… Империя без Герхана — как человек без рук и глаз.

Зеленые изумруды подернулись тонкой пленкой удивления.

— Я думать, вы воины.

— Всего понемногу, — шутливо сказал я, — Война — это тоже искусство, Котенок. Человек, познавший красоту, может создавать ее во всем. И гениальный художник, чьими полотнами восхищаются во всех частях обитаемой Галактики, вполне может быть таким же гениальным летчиком-истребителем или диверсантом. Наверно, тебе будет сложно это представить.