Далин Андреевич - Слуги Зла

– Недавно, блин. Зимой, блин. На войне с этими… с Чернолесьем.

– А почему "блин"?

– Да это поговорка такая, блин… – и Элиас невольно усмехнулся. – Ну ладно, поддел. Неужели ты правда из Пущи ушел? С ума сойти… Ну ладно, не стоять же тут, как дуракам… пошли, что ли…

– Пьянствовать, что ли? – улыбнулся я.

– Нет уж, я в рот не беру. Навидался, блин… тьфу, привязчивое словцо! Пошли, типа, поговорим.

И я пошел за ним в переулок, к его дому рядом с кузницей.

Брехнул крупный пес: я увидел, как из-за забора метнулся косматый силуэт.

– Брось, Охламон, это ж я, – сказал Элиас, но Охламон уже ткнулся мне в руки, крутя хвостом. С собаками я отлично ладил еще… чуть не сказал "при жизни".

Я вдруг ощутил себя воскресшим из мертвых. Из давно мертвых. Безумная мысль.

Элиас открыл дверь. Из темноты дома пахнуло сушеными яблоками, сыром и каким-то незнакомым резким запахом, который мне, скорее, не понравился.

Элиас чиркнул кресалом, разжигая странную лампу – фитиль, смоченный резко пахнущей жидкостью, ярко загорелся под длинным стеклянным колпаком с отверстием сверху. Осветилась просторная комната, в которой простой деревянный стол покрывала плетеная на эльфийский лад скатерть, на стульях лежали вычурно вышитые подушки, а стены украшали ужасного письма пейзажи с лучезарными небесами и золотыми деревьями.

Дом кузнеца?

– Что это за запах? – спросил я. – Странная лампа…

– Горючка, – сказал Элиас, пытаясь стряхнуть въедливый душок горючки с рук. – Ею костер тоже можно разжечь. Ну воняет, зато дешевая. К свечам не подступиться, да и толку-то в них! Сгорели – и все, всего удовольствия – на вечер, блин… травник будешь?

Я кивнул. Элиас налил из кувшина в оловянную пивную кружку холодного настоя семи трав; травник горчил.

– Ты сказал, типа, из Пущи вернулся? По любви, что ли, огромной?

– Да нет… скорее, пожалуй, по огромной ненависти…

– К ней? – голос Элиаса упал до шепота. – К Государыне?

– К ее врагам, – сказал я, совершенно не представляя себе, как объяснить юному горожанину мои обстоятельства. – Это не очень интересно. Интересно, за какие страшные злодеяния ты собирался меня убивать. Видишь ли, Элиас… Вообще-то, меня хотели убить многие, но обычно – при совершенно других обстоятельствах. Я перекинулся парой слов с твоим отцом; он уверял, что горожане и вообще подданные короля Теодора – верные союзники Пущи…

Лицо Элиаса, на котором все его малейшие эмоциональные движения отражались, как ветер на воде, потемнело. Он выглядел, как воплощение стыда и злобы.

– Ну да, – он яростно мотнул головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее отвратительные мысли. – Бена убили, а батьке хоть в глаза наплюй! Телячий восторг, блин… Только и слышишь "эльфы, эльфы", чтоб они полопались! Помешались все на эльфах… уроды…

– Война началась из-за королевы Маб? – спросил я. – То есть, ты так считаешь?

Элиас глотнул травника, как рома.

– Ты думаешь, я дурак, да? Не-ет, ты хуже думаешь, ты думаешь, я подлец. Ты думаешь, я в натуре служу Злу, ну или там кому – в спину убиваю кого ни попадя, эльфов, да? Ты думаешь, я конченый?

– Нет. Я думаю, ты в беде.

– Ну вот, – Элиас глотнул еще, вздрогнув от горечи. – Сеструха проснись-траву добавляет, чтоб было покрепче… но горько, блин. Я тебе скажу. Только не смейся и не перебивай. Я, знаешь, почему с тобой вообще стал разговаривать? У тебя вид был… человеческий.

Я улыбнулся.

– Я старался. После Пущи это непросто.

Элиас кивнул.

– Я догадался. У меня друг был, мы росли вместе. Найджел. Хороший парень, просто хороший парень, понимаешь, но… как тебе сказать? Больше всех надо. Типа, за всех ему плохо. Ему однажды отец вломил, что он слепому свою куртку отдал – ну все такое. Я вместе с ним дрался все время, ну повсюду ему надо было ввязаться… И один раз он пропал. Понимаешь?

– Ушел в Пущу?

– Знаешь, сейчас время такое, многие пропадают. Говорят, их орки воруют и жрут, горы-то рядом, блин. Когда война с Карадрасом была, орки были за него – так что теперь они злые вообще, как псы, ну и крадут людей. Детей там… Но это было еще давно, а про Найджела все равно думали, что его орки украли. Орки же… сам знаешь. Только я потом его видел.

Я смотрел на Элиаса и чувствовал, как ему мучительно трудно говорить долго и связно. Он делал долгие паузы и сжимал кулаки; ему было трудно перевести дух от давней боли – и мне это очень ложилось на сердце.

– Я его видел, говорю… Я ходил в деревню, к деду – а по тракту ехали эльфы… ну и он среди них, Найджел. Он был уже совсем на себя не похожий, но я ж его с детства знал, понимаешь? Он был красивый, офигенно красивый, весь в зеленом – и какой-то… – Элиас судорожно вздохнул.

– Ты его окликнул, но догадался, что твой друг тебя забыл, да?

У Элиаса дернулась щека.

– Окликнул. А он – как не слышит. Тогда я подошел поближе – они шагом ехали. Он на меня посмотрел… как на блевотину…

– Он забыл тебя.

Элиас грохнул по столу кулаком, как его отец.

– Себя он забыл, блин! Я говорю: Найджел, вали домой, что ты тут, тетка Полина все глаза выплакала – а он мне: отойди от меня, смертный! Бессмертный, блин! Ты бы слышал, как он сказал! Все равно, что плюнул в лицо…

– С тех пор ты перестал верить?

Элиас поднял отчаянные влажные глаза:

– Дэни, понимаешь, раньше ему было курицу зарезать жалко, а теперь он меня бы прирезал – не сморгнул бы! Или тетю Полину. Или еще кого из своих, – Элиас тяжело перевел дух. – Раньше он всех жалел, а теперь в нем и на грош жалости не осталось, вот что.

– Ты это рассказал…

– Да кто мне поверит, блин! Тетя Полина только разревелась – утешаешь, говорит, меня. Эльфы, они же, считается, светлые, высокие. Перворожденные, блин. Эльфы нашему королю, чтоб он опух, помогли с Карадрасом справиться! Теодор с Государыней договорился, честь и слава, блин… а сам только налоги повышает, старая пьянь, – на последних словах Элиас невольно понизил голос. – Ждет, небось, чтобы Государыня ему молодость вернула, эльфы, говорят, это могут. Да, еще подожди…

– Тебя нельзя назвать преданным вассалом, – улыбнулся я.

– А кому я изменял? – Элиас снова грохнул кулаком по фамильной привычке. – Мой брат за него умер, чтоб он опух, соседи теперь, считается, продались Темному Властелину, а раньше все союзники были, шерсть к нам возили – а я все верный. Вот исполнится мне двадцать – он и меня пошлет подыхать за корону, я пойду, я подохну, а ты говоришь!

– Я не всерьез, Элиас, – сказал я. У меня опять резануло в груди; он был так юн и так невероятно беспомощен перед тяжело постижимым для смертного могуществом Пущи, магией Государыни, что я испугался за него – и за других. Мое сочувствие аршам оказалось только первым шагом по этой стезе – милые друзья из-под гор, хотя бы, могли за себя постоять. У своих собственных сородичей я видел лишь абсолютную беззащитность.