Мелани Роун - Звёздный свиток

Сьонелл избавила его от этой необходимости, застенчиво улыбнувшись. Однажды, вдруг подумал Поль, эта девочка станет настоящей красавицей. К еще большему удивлению, он чуть не сказал об этом ей, но стены Скайбоула вдруг задрожали от грохота.

— Черт побери, это еще что такое? — выпалил он.

— А ты прислушайся.

— Снова драконы дерутся?

— Неужели не слышишь разницы? — усмехнулась она.

— Судя по звуку, они не голодны, — отважился предположить он.

— Конечно, нет. Они спариваются.

Сьонед и Мааркен провели последние несколько дней в компании с Фейлин, которая занималась утомительным процессом вскрытия дракона. Сначала это кровавое дело вызывало у обоих «Гонцов Солнца» тошноту, однако вскоре им пришлось расстаться с излишней чувствительностью. Было что-то завораживающее в том, как работают мышцы, в тонких костях летучего тела, и это помогало преодолеть желудочные спазмы.

Фейлин искренне уважала драконов и сожалела, что приходится тревожить покойника. Но любопытство оказалось сильнее. Она диктовала свои открытия и находки двум писцам, каждый из которых надеялся на память Сьонед, чтобы восстановить то, что они иногда пропускали. Тем временем Мааркен делал профессиональные зарисовки. Его изображения тончайших связей между мышцами и костями были настоящим произведением искусства. Другие слуги были заняты сооружением каменного погребального ложа для останков дракона, которые предстояло переместить туда, когда Фейлин закончит описывать, а Мааркен рисовать их.

— Мозг в два раза больше нашего, но в нем нет такого количества извилин, — говорила Фейлин, держа обеими руками массу серого вещества. — Он также гораздо больше в задней части, где соединяется со спинным мозгом, и не так развит в передних долях…

— Подожди, — остановила ее Сьонед, — а когда это ты видела человеческий мозг?

Фейлин откашлялась и смущенно взглянула на нее.

— Ну… моя мать была врачом. Ей нравилось узнавать, как что работает.

— Но откуда…

— Однажды она нашла в холмах мертвеца. Опознать человека было невозможно, да никто его и не разыскивал… После всего мы совершили погребальный обряд, — виновато закончила она.

Мааркен оторвался от рисунков и округлил глаза. Сьонед перевела дух, потрясла головой и тихо произнесла:

— Я жалею, что спросила. Продолжай, Фейлин.

Мозг, глаза, язык, губы, строение носоглотки — все было измерено, описано и передано Мааркену для зарисовки. Последние два дня Фейлин скрупулезно исследовала крупные части — лапы, желудок, легкие, крылья и сердце.

Один из писцов, с трудом закончивший описание состава последнего обеда дракона после вскрытия желудка, в конце концов не выдержал и отказался слушать результаты препарирования глаз. Бедняга бросил пергамент и перо и побежал к озеру, где ему, без сомнения, стало плохо. Его место заняла Сьонед, записывавшая все стоящее и дававшая себе клятву, что верховную принцессу не вырвет на людях.

— Мааркен, у тебя такое же зеленое лицо, как у беременной, — неожиданно сказала Фейлин.

— Кровь крови рознь, — ответил он. — Она отличается от крови на поле боя.

— Резать дракона в научных целях хуже, чем резать людей?

— Это совершенно разные вещи, — упрямо твердил он.

— У него своя точка зрения, — заметила Сьонед. — Тебе понравилось бы, если бы кто-то начал разрезать тебя на составные части?

— Я бы сильно возражала, будь я жива! Но если я мертва, какое это имеет значение? Какая мне польза от моего тела, когда его покинет душа? — Фейлин положила последний кусок черепа перед Мааркеном, потянулась и присела на корточки рядом со Сьонед. — Как бы то ни было, шанс был слишком редкий, чтобы его упустить.

— Но мне кажется… — Сьонед беспомощно пожала плечами.

— А что было делать? Моя мать была не единственным исследователем человеческого тела. Возражает ли труп против языков пламени, в котором его сжигают? Так с какой стати ему возражать против вскрытия?

— И все равно, мне не хотелось бы, чтобы кто-либо сотворил такое со мной, — ответила Сьонед.

— А если мы с помощью этого дракона узнаем что-то такое, что поможет лучше понять всю их расу?

— Я не спорю, Фейлин. Я ведь сама вызвалась тебе помогать. Но боюсь, что не смогу смотреть на это так же спокойно, как ты.

— Кажется, я знаю, почему, — откликнулся Мааркен. — Спокойно можно относиться ко вскрытию любого из животных, которых мы используем в пищу. Но мы со Сьонед касались цветов дракона. Единственные другие существа, с которыми можно сделать то же самое, — люди. А это решительно меняет дело.

Они закончили вскрытие ранним вечером и вылили на расчлененное тело несколько фляжек душистой воды. Сьонед и Мааркен вместе вызвали Огонь, чтобы сжечь останки, и в воздухе распространился пряно-сладкий запах. Писцы и слуги с облегчением вернулись в Скайбоул, оставив Сьонед, Фейлин и Мааркена смотреть, как догорает погребальный костер.

Когда небо расколол рев спаривающихся драконов, все трое так и подпрыгнули. Фейлин, уважение которой к драконам включало и здоровый страх перед ними, побелела, и Сьонед взяла ее за руку.

— Они просто спариваются. Мы такое уже слышали.

— Я тоже, но так и не могу, привыкнуть. Это ужасно, — нервно сказала она. — Я могу их изучать, пересчитывать, наблюдать за ними, даже препарировать, чтобы узнать, как они устроены. Но что-то в их голосах переворачивает мне душу.

Она вновь вздрогнула, когда голоса драконов грянули над северным склоном кратера.

— О Богиня!

Глаза Сьонед неотрывно следили за маленькой красноватой драконшей с подкрылками золотистого цвета — той самой, которой она пыталась коснуться. Стая вернулась к озеру, чтобы напиться: казалось, трехлеток не тревожили ни крики спаривающихся, ни горящий мертвый дракон. Они были недостаточно взрослыми, чтобы осознать или заинтересоваться первыми, а мертвый самец был оплакан и вычеркнут из их памяти. Привыкшая распространять человеческие эмоции на драконов, Сьонед нашла, что это невыразимо грустно.

Вспомнив данное Рохану обещание, она взглянула на Мааркена. Тот ответил ей настороженным взглядом и наконец кивнул. Сьонед удостоверилась, что с Фейлин все в порядке, а потом вернулась к племяннику.

— Поддержи меня, — вот и все, что она ему сказала, тут же ощутив искусное плетение солнечных лучей натренированным, дисциплинированным разумом фарадима. Его рубин, янтарь и алмаз создали яркое сочетание с ее собственными изумрудом, сапфиром, янтарем и ониксом; спектры дополняли друг друга, но цвета Сьонед доминировали, как она и просила. Однако все великолепие их красок было ничем по сравнению с вихрем оттенков, в который Сьонед так внезапно окунулась во время первого случайного столкновения с драконом. В мозгу Сьонед замелькали радуги; она почувствовала головокружение от цветов, повторявшихся в сотнях нюансов, и каждый нес с собой звук, картину, впечатление, воспоминание или инстинкт — слишком много для того, чтобы охватить все разумом, запомнить и в одиночку преобразить в узнаваемые формы. Избыток красок потряс ее, лавина информации едва не лишила рассудка. Смутно, через бурю радуг, Сьонед почувствовала, что дракон разорвал контакт. А потом потеряла сознание.