Далия Трускиновская - Шайтан-звезда (Книга вторая)

– Приведи его сюда, ради Аллаха! – потребовал Барзах. – И награда – за нами!

– Но если мы не сумеем договориться с этим человеком, ты получишь четверть награды, – добавила Шакунта, не называя, впрочем, всей суммы.

Хозяин хана, прищурившись, рассмотрел ее одежду и одежду Барзаха.

Судя по виду и поведению, оба они были людьми зажиточными. Он представил себе, какова могла бы быть его прибыль в этом деле, и заранее обрадовался.

– Если будет угодно Аллаху, вы договоритесь, – сказал он. – Но я хочу вас предупредить – сам предводитель неразговорчив, и он скрывает свое лицо, а говорить следует с его помощником, которого он называет дядюшкой. Тот воистину во многом осведомлен! И предводитель ничего не делает, не посоветовавшись с ним, и молодцы почитают его, так что ваше дело – в его руках.

– Что он за человек? Из благородных ли он? – спросил Барзах.

– Я видел его лишь раз, и я не расспрашивал его о происхождении. Это старец малого роста, и во всех семи климатах вы не найдете подобных бровей. Они торчат на целых два пальца, предохраняя от солнечных лучей не только щеки, но даже нос! – сообщив эту примету, хозяин хана зычно расхохотался.

– Впервые слышу, чтобы большие брови входили в число достоинств айаров, – заметила Шакунта. – Откуда ты знаешь, на что способны эти молодцы? Они сами рассказали тебе о себе?

Тут хозяин хана оказался перед выбором – солгать ради прибыли или сообщить правду. Но он оказался бы недостоин своего ремесла, если бы не сумел извернуться.

– Разве айары рассказывают кому-то о себе? – осведомился он. – Я знаю, что они прибыли в караван-сарай с немалой добычей, и предводитель со своим советником возили ее в Эдессу продавать, а сами молодцы времени зря не теряют, и тот, кто видел, как они карабкаются по горным склонам, затевая поединки, и как они плавают в заводи, обгоняя друг друга, не станет спрашивать, на что они способны!

– Я хочу посмотреть на них! – решительно, пока Барзах еще только раскрывал рот, сказала Шакунта. – Ты поедешь с нами, о друг Аллаха, и если это – те, кого мы ищем, то мы останемся с ними, а ты вернешься сюда с прибылью, и возьмешь наши вещи, и будешь хранить их до нашего возвращения. Во имя Аллаха – идем!

Она резво вскочила с ковра.

Барзах поднялся медлительно, с великим неудовольствием на лице.

Впрочем, уже и то было хорошо, что Шакунта больше не колола его в поясницу джамбией.

А хозяин хана, увидев, как один из его собеседников засовывает за пояс клинок, который во все время их разговора был зачем-то обнажен, лишился на мгновение употребления ног. Он понял, что один из этих двоих, говорящий кратко и решающий стремительно, – сам благородный айар, так что дело его прибыли повисло на волоске. А когда выяснится, что он морочил голову обладателю джамбии, сводя его с людьми неизвестного происхождения и ремесла, то ангелы Мункар и Накир, ожидающие всякого правоверного за могилой, переглянутся между собой и протянут руки к своим страшным палкам…

А повадки Шакунты воистину за долгие годы сделались таковы, что не только бестолковый горожанин или безграмотный бедуин, но и опытный в своем ремесле хозяин хана принял бы ее за айара, хотя ей самой это в голову не приходило.

Тот же кое-как встал и, мучительно изобретая предлог, чтобы уклониться от путешествия к дяде, забормотал нечто невразумительное о хворостях, заботах и обстоятельствах.

Шакунта и Барзах не поняли, в чем дело, и потребовали выполнения договора, причем Барзах воздействовал словами из Корана, а Шакунта, которая никогда не была особенно сильна в богословии, предпочла молча показать джамбию, и это оказалось вразумительнее.

И они сели на верблюдиц и погрузили сундук с оружием Шакунты, причем лошадей, которых дал ей аль-Сувайд, невольники повели в поводу следом. И они благополучно добрались до караван-сарая, где надеялись встретить айаров и их предводителя. И они увидели, как на склоне горы резвятся дочерна загорелые юноши, подобные ловким обезьянам.

– Но это же почти дети! – шепнул Шакунте Барзах.

Но ей это обстоятельство пришлось даже по вкусу.

– Тем лучше, о сын греха! – отвечала она. – Дети, которых обучают воинским искусствам, покорны учителю и доверяют ему, а мне есть чему научить их!

– Ты собираешься преподавать мастерство драки айарам? – ушам своим не поверил Барзах.

– Почему бы и нет? Ведь преподали же его однажды мне, и я была тогда ненамного старше этих мальчиков.

Хозяин хана велел невольникам позвать своего достойного дядю, и дядя вышел, и радостно обратился к путникам с прекрасными словами:

– Привет, простор и уют вам, о друзья Аллаха!

Когда же он увидел печальную образину племянника, то забеспокоился.

Племянник же заговорил таким образом, что лишь многолетняя привычка к льстивой улыбке спасла дядю от того, чтобы открыть от изумления рот.

– Я привез сюда этих господ, о дядюшка, чтобы устроить им встречу с предводителем доблестных и благородных айаров, которые живут в твоем караван-сарае! И я не хотел отпускать их одних, потому что нрав айаров горяч, и при намеке на опасность они сперва наносят удар, а потом думают, зачем это было нужно! Подтверди мои слова, о дядюшка, что у тебя поселились самые доблестные и удачливые айары, каких ты только видел в жизни!

– Клянусь Аллахом! – ничего не понимая, воскликнул дядя.

– И ты рассказывал мне об их достоинствах, и об их щедрости, и об их отваге! – продолжал врать хозяин хана.

– Клянусь Аллахом! – несколько озадаченно подтвердил дядя.

– Так прикажи же кому-либо из черных рабов найти их предводителя, о дядюшка! – попросил повеселевший племянник, и тут лишь дядя понял, что родственник исхитрился переложить ответственность за сведения со своих плеч на дядины. Но возражать было поздно – он поклялся Аллахом…

И раб был послан известить предводителя благородных айаров, что к нему прибыли некие почтенные горожане, обладатели тугих кошельков, и раб вернулся со словами, что наставник и помощник предводителя должен первым выслушать, в чем состоит предложение почтенных горожан, и если они хотят иметь с ним дело – то он примет их в своей комнате, а если нет – пусть их унесет холодным сирийским ветром!

Шакунта и Барзах посовещались и решили, что предводитель наверняка будет подслушивать беседу из-за занавески, подавая при нужде своему помощнику знаки. И они согласились на условие.

Когда их ввели в комнату, навстречу с ковра поднялся старец малого роста, и сказать, что он далеко зашел в годах, значило вовсе ничего не сообщить о нем. Старость сделала его тело – хрупким, а лицо бледным, почти прозрачным. Руки старца, видневшиеся из-под коротких и широких рукавов джуббы, утратили плоть и были похожи на птичьи лапы, а нос оказался длинным и острым, подобно клюву. Хозяин хана несколько преувеличил величину его пегих бровей – они не защитили бы от солнца этого носа, хотя были куда гуще усов и жидкой, торчащей вперед, бородки.