Андрэ Нортон - Год Крысы

— Тьфу! — Его губы перестали улыбаться. — Не было случая, чтобы тебе не хватало слов.

— Шакассе, Куинзелль. — Она говорила мягко, как могла бы приветствовать какого-нибудь покупателя в своей лавке.

Его тонкие брови сошлись к переносице.

— Ты смеешь…

Его чувства начали прорываться на поверхность. Голос его лишился всякой музыкальности, показывая свою остроту — словно клинок.

— Это ушло, не осталось никого, кто мог бы сказать это мне — кроме тебя!

— Шакассе, Куинзелль, — повторила она. Он напрягся.

— Пусть будет так. — В этом прозвучал оттенок окончательности. Теперь он повернулся ко мне и изобразил на своем лице улыбку. Я чувствовала насмешку, скрывающуюся за ней.

— По крайней мере, ты не собираешься изрекать древние проклятия. Они не подобают Алитте, спутнице императора!

Он медленно смерил меня взглядом.

Его глаза напоминали руки, снимающие с меня платье, обнажающие меня. Мы, жители Внешних земель, в жару летних сезонов не стыдимся своего тела, сбрасывая одежду слой за слоем, комфорта ради. Но этот медленный взгляд оценивал меня, словно покупатель — ориксена, Я чуть ли не ждала, что сейчас он потребует от меня открыть рот, чтобы он мог проверить крепость моих зубов. Его взгляд добрался до моей груди, когда он внезапно рассмеялся.

— Эй, вот оно как? — Он снова заговорил, обращаясь не ко мне, а к Равинге. — А я думал, тот, кому вы служите, запрещает подобное вмешательство.

Прежде чем я поняла, что он собирается сделать, он вдруг одним шагом оказался вплотную ко мне и, подняв руку, сделал пальцами какой-то непонятный мне знак.

Но, как это случалось и прежде, я больше не могла пошевелиться, мне стало трудно дышать. Я пыталась вздохнуть, а он тем временем распахнул мои плащ, рванул застежку моей куртки для верховой езды и ворот шелковой рубахи под ней. Мгновением позже он держал перед моими глазами цепочку, еще теплую от моего тела, на которой висел амулет, данный мне Равингой. Он раскручивал ее, пока подвеска не начала со свистом разрезать воздух.

— Безделушка, которую этот ваш император должен увидеть — и увидит. А как он относится к предательству и обману, Алитта?

Я не стала отвечать.

— Что же, вы явно одной породы. — Теперь он обращался к нам обеим. — Однако, хотя ваша уловка и провалилась, вы мне еще можете пригодиться.

Он посмотрел нам за спину, на дверь. Хотя он не сделал никакого знака, занавесь отдернулась, и в помещение вошел один из крысолюдей. Его хозяин шагнул к нему. Когда он показал на своего чудовищного стража, его браслеты ярко сверкнули.

— Видишь, что стоит здесь? Равинга, мудрая, спроси его, кто и что он есть.

— Что он есть — мерзость. — В ее голосе не было дрожи. — Кем он был,— она подчеркнула слово «был», — отзывается на имя Упитан-ва-Харккель.

Куинзелль кивнул.

— Именно так. Теперь ты, вероятно, понимаешь, что в моей власти управлять твоим народом не только в той мере, чтобы уберечься от предательства, но и чтобы существенно укрепить собственные силы.

Тошнота подкатила к моему горлу. Поскольку Равинга ничем не возразила, это должно было быть правдой. Каким образом зло из прошлого может осуществить этот кошмар, я не понимала, но отвратительная истина была мне ясна.

— Подумай об этом, подумай как следует. У тебя будет время на размышление.

И, придя, казалось, в превосходное настроение, он рассмеялся.

РАЗВЕДЫВАЯ ГОРОД ПРОШЛОГО

Котти высоко держала голову и то и дело останавливалась, постоянно оставаясь в тени. У Касски был острый нюх. То, что она чуяла сейчас, можно было бы назвать запахом веков и пустоты. Талант ее народа служил ей проводником. До сих пор здесь было нечего бояться. Она проскользнула по ступеням, перебежала в следующий зал. Даже если когда-нибудь эти двери и закрывали занавеси, они давно сгнили. Пыль, пустота. Так продолжалось, пока она не оставила за спиной еще один лестничный пролет. Теперь… Она метнулась вправо, в одну из пустых комнат, Окно было выше ее глаз, но она вспрыгнула на подоконник и распласталась на нем. Мостовая была далеко внизу, но расстояние между этим и таким же окном в соседнем здании было очень небольшим. Она снова принюхалась, чтобы уловить малейший намек на знакомый запах.

На подоконнике окна в доме напротив что-то мелькнуло. Там сжался котти мудрой.

— Сюда! — мысль коснулась мысли.

Несмотря на присутствие еще одного запаха, что уловила Касска, — запаха твари с крысиной головой, — она поняла зов другого котти. Призвав на помощь всю свою ловкость, она прыгнула, приземлилась на узкий подоконник, только что освобожденный Виу, и глянула вниз, в комнату, где тот уже нетерпеливо ее ждал.

Касска прыгнула снова, присоединившись к черному котти. Вместе они прокрались в коридор, быстро пробежали по нему, пока не достигли другого дверного проема, на сей раз занавешенного как следует. Котти почти беззвучно заворчали. Биу прыгнул — не сквозь занавеси, а на узорчатый карниз выше по стене, — и исчез там, в отверстии. Касска последовала за ним. Они попали внутрь комнаты.

Ее человек! Касска чуть было не прыгнула снова, но Виу остановил ее.

Когда они уселись в пыль, покрывавшую ковром выступ внутри комнаты, он сказал:

— Они не могут пошевелиться. Зло было причинено. Они в клетке.

Он сплюнул. Касска громко зашипела. Ее человек не поднял головы, как и мудрая, спутником которой был Виу.

ГЛАВА 24

ХИНККЕЛЬ-ДЖИ

В слабом свете, проникавшем к нам сквозь щели между шкурами навеса, Каликку казался тенью.

— Она ослабевает, — сказал он, пригнувшись к одной из прорех.

— Так быстро? — удивился командующий Ортага. — Это неестественно!

Возможно, нет, подумал я, если только к нам сейчас не благоволит некая сила, способная повелевать ветрами и песками. Мои пальцы сложились в жест почтения. В тот же миг голова Мурри, покоившаяся у меня на коленях, чуть приподнялась, и огромные золотые глаза, светившиеся изнутри собственным светом, открылись.

— Как ты себя чувствуешь? — мысленно спросил я.

— Неплохо, — ответил он. — Как только путь откроется, мы пойдем. — Это был не вопрос, а утверждение.

Мне казалось, что я провел большую часть того времени, что мы были заперты бурей, пытаясь составить то один, то другой план. Неизбежный конец, ждущий тех, кто осмеливается зайти в Безысходную пустошь, был хорошо известен всем. В этом краю даже песок был не красноватого оттенка, как во Внешних землях, а серого цвета, цвета вечно обитающей там смерти. И песок этот мог содрать кожу с путника, ослепить его или наслать видения, способные свести с ума.