Уэйн Барлоу - Демон Господа

Кавалерия сближалась с противником, и Адрамалик вдруг увидел то, чего не замечал раньше. На флангах Саргатана замерли невидимые прежде легионы. Без светящихся глифов, эмблем и гербов, они прикрылись дымовой завесой, чтобы не привлекать внимания наступающих. Это Адрамалику уже не понравилось. К тому же в дальних облаках он вроде бы даже заметил летунов, но вот количества их оценить не смог. Неожиданно ему показалось, что битва сегодня пойдет не так уж и гладко.

Стоя рядом с Саргатаном, Элигор поглядывал вверх, где кружили его летуны во главе с Метафраксом Аргастом — скрытые от противника тяжелыми низкими тучами, они готовы были ринуться туда, где в них возникнет нужда.

Он перевел взгляд на бойцов барона Фарайи. Те шли, раздвигая легионеров одним своим видом и расчищая путь Саргатану и лорду Валефару. За ними следовали генералы — в основном архидемоны, и Элигор видел их теперь во всей военной красе — закованных в закаленные доспехи, постоянно трансформирующих свои тела. Он внимательно рассмотрел лордов Бифронса и Андромалия и, наконец, остановил взгляд на лорде Фуркасе. Тот держался рядом с Саргатаном, явно озабоченный и даже словно бы растерянный. Элигор не понимал пока, каким образом будет использовано боевое изобретение Фуркаса, но прекрасно сознавал важность роли этого тучного демона.

Прибыв на передовую позицию и остановившись сразу за железноглазыми войсками барона, члены штаба наблюдали за атакой кавалерии Молоха.

Вот над вражескими генералами ожили их небольшие символы, и глифы понеслись от них к командирам и дальше к солдатам. Влившись в проход между пламенными грядами, всадники и душезвери Молоха, освещенные с обеих сторон, приобрели поразительное сходство с потоком лавы. Подобие усиливали вздымавшиеся над всадниками столбы их собственного дыма. Зрелище было удивительное, и Элигор решил, что если переживет эту битву, то обязательно запишет свои впечатления о ней в покоях Адамантинаркса. Просто чтобы помнить эти дни спустя даже тысячелетия.

Потом его взгляд переместился ближе, к нескольким сотням маленьких фигурок, скрюченных за недавно сооруженной стеной. Все они были без оружия, и он представлял себе, насколько должны они сейчас нервничать, видя приближающийся поток кавалерии. Но они держались. Это были специально отобранные Ганнибалом центурионы, и они ждали момента, когда смогут выполнить полученные приказы. И этот момент был не за горами — Элигор уже почувствовал, как содрогается земля от топота молоховских душезверей. Острые глаза демона-летуна выхватили из общей массы алые фигуры рыцарей Ордена Мухи, отыскали среди алых фигур и их командира. Элигор крепче сжал древко своего копья.

Дикий, полный ненависти рев потряс воздух, и его услышала вся наступающая кавалерия. Это издал свой боевой клич Молох. Адрамалик видел высокие потоки пламени, исходящие из его головы, видел, что генерал, отдав все команды, уже убрал жезл. В обеих руках Молох зажал теперь свои крюки, и они медленно вращались. Он был готов приветствовать врага последним режущим объятием.

Неохотно покоряясь жуткому очарованию этой фигуры, Адрамалик почувствовал, что и его боевой восторг достигает апогея. Полыхание огней, мелькание знамен, хвостов, облака пепла — все смешалось в пестрой круговерти, и только враг впереди стоял неподвижно, словно его не мог коснуться этот ураган. Магистр снова присмотрелся к оливково-коричневой стене впереди. Почему-то сейчас она показалась выше, чем раньше. Не обращая внимания на эту мелочь, он во весь опор поскакал вперед.

Душезвери дико завопили, и этот рев подавил бы боевой дух любого врага, у которого хватило бы глупости сопротивляться славным всадникам Мухи. Последним броском всадники сократили разрыв до стены. И тут из глубины порядков Саргатана к ней метнулся командный глиф. Адрамалик успел подумать, что команда исходила не то от Бифронса, не то от Фуркаса. Глиф раскололся, и сотни его стрел обрушились на маленькие души, с ревом вонзаясь в стену. К удивлению магистра, все сооружение пошло волнами, начало выбрасывать гейзеры огня, а потом из него неожиданно появились сотни и сотни рук. Мгновение спустя они оживились каким-то светом, словно закованные в перчатки из глифов, и из них выросло что-то похожее на огненные дротики.

Адрамалик чуть ли не физически ощутил растерянность всадников вокруг и мимолетную волну сомнения — скорее воображаемую, чем реальную, — но уже не было смысла уделять этому какое-либо внимание.

За краткое мгновение перед броском на оборонительный вал перед магистром вдруг как будто распахнулась пасть гигантской, лежащей на животе абиссали с длинными огненными зубами. А в следующее мгновение эти зубы уже вырвались из пасти и, метнувшись навстречу наступавшим, вонзились в душезверей. Взамен вылетевшим из рук душевоинов дротикам тут же вырастали новые и неслись вслед уже выпущенным. Оранжевые молнии зарывались в тела скакунов, исчезали и тут же разрывали их на части. Звери бились в агонии, сбрасывая всадников, крики боли поднялись над полем боя. А души-центурионы за стеной рявкали команды, направляя слепые руки в сторону целей.

«Этого не может быть! — лихорадочно думал Адрамалик, сжимая челюсти и разворачивая скакуна. — Мы должны были одолеть стену и опрокинуть врага!» Он ощутил странную смесь гнева и разочарования. Гнев он выместил тут же, на своем душезвере, колотя его по голове рукоятью сабли. «Фуркас! Проклятый пиромант, это все его проделки!»

Строй всадников Молоха смешался. О преодолении стены не могло теперь быть и речи, не говоря уж о битве с врагом. Тела душезверей сталкивались друг с другом и с прогибающейся стеной, даже развернуться в такой ситуации было невероятно сложно.

Теряя демонов и душезверей, всадники все же смогли выстроиться. Краем глаза магистр успел заметить, что стена хоть слегка и пострадала, но стоит по-прежнему надежно.

Красный командный глиф взмыл ввысь и раскололся на дюжину меньших. Это был приказ отступить и перегруппироваться.

Среди хаоса Адрамалик искал источник приказа. Молоха он нашел в отдалении, узнав по сверкающей короне символов. Его окружала такая же круговерть всадников, он так же, как и все, разворачивался, и Адрамалик мог только представить, какая ярость бушует сейчас внутри придзархима. То, что генерал, несмотря на всю свою храбрость и свирепость, попал впросак из-за такой простой уловки, говорило очень много как о нем, так и о Саргатане. Однако ненависть магистра к этому полубогу была столь сильна, что, даже когда кавалерия стала восстанавливать хотя бы подобие порядка, он получил от этого бесславного отступления какое-то иронично-горькое удовольствие. Неважно, в любимчиках ходил генерал или нет, но после этого дня он немало выслушает от Вельзевула.