Александр Талал - Влюбиться в эльфа и остаться в живых

Гоблин едва успел увернуться от Жениного выпада. Теперь Степанов тоже крепко сжимал в руке литой эфес тяжелого шампура.

Паша и его байкеры добрались до высотки первыми. Вслед за ними уже неслись вскачь Инга и Галя, а затем целая толпа начала стекаться к Баррикадной, орки и эльфы вперемешку. Швейцар давно покинул свой пост. Тщетно пытались сдержать у подъезда возмущенные массы службы безопасности. Корней и Гриша Матерый слышали сообщения по радио, но действовали по привычке и в ступоре. На такой случай в их уставе не имелось соответствующих инструкций.

– Шли бы вы по домам… Я предупреждаю… Мы при исполнении… Надо разобраться… – лепетал Корней неубедительно.

– Ты гад и приспешник гоблиновский! – крикнул из толпы вожак бутовской бригады.

– Бабушку мою верните, изверги! – наседал Паша, хрипя и потрясая бородой.

Гоблин оттеснял Женю к балкону. Он вел бой как заправский фехтовальщик, с высокомерной непринужденностью приняв красивую и правильную стойку, нанося уколы и удары, делая финты и на ходу продумывая комбинации, в то время как Женя отбивал его удары неумело, кое-как, наотмашь, и в основном находился в отступлении, прикрывая Катю, но глаза его горели решимостью и бесстрашием.

– Полезный навык! – между методичными выпадами Гоблин снисходительно вставлял нравоучения. – Но ты, голубчик, не жил в Средние века, не так ли? Смутное было время…

Вспыхивал то гоблинский сундук, то Женин октагон, и тут же фейерверком сноп искр там, где схлестнулись две рапиры.

Откуда-то приближался, нарастая, Дюшин панический вопль. Описав полный круг, конец стрелы прошиб вторую стену балкона; Дюшины кроссовки пронеслись над пригнувшимися бойцами, загрохотали кирпичи, диджея снова унесло прочь, и, пролетев метров тридцать, лапа замерла где-то в полумраке. Консоль со скрежетом прекратила безумное вращение.

Гоблин вскочил первым, и Женя получил мощный удар в грудь каблуком туфли. Он потерял равновесие, его отбросило к зазубринам искореженного парапета, и он стукнулся обо что-то спиной, услышал Катин крик, оказался враскорячку на плитах балкона… Ему пришлось отбить несколько атак Гоблина, прежде чем он сумел встать на ноги и обернуться. Он похолодел – Кати нигде не было.

Потом он услышал ее крик и пропустил удар. Парализующая боль ужалила его в бок. Чуть не выронив оружие, он зашаркал прочь от Гоблина, волоча шампур за собой с металлическим клацаньем, но Гоблин снова опередил Женю, оказавшись между ним и стальным поручнем парапета, который изо всех сил сжимали два Катиных кулачка.

Придушив боль стиснутыми зубами, Женя кинулся на противника со свирепым ревом. Гоблин шагнул назад, отбил удар, другой, но оступился на кирпичах и опрокинулся, взмахивая руками. Женя метнулся к парапету, хватая Катю за скользящие руки. Ему не хватило какой-то доли секунды, чтобы закрепить хватку на ее запястьях. Десять крохотных ромашек ушли вниз, вслед за ее молящим лицом.

Мир остановился. Он готов был сложить свою жизнь за Катину, но никак не принести ее в жертву, продолжив существование. Смысл его поступков испарился. Боль в боку обожгла его заново и возобновила наступление. Ему было все равно. Он обмяк, нависнув над поручнем, все еще протягивая руки в пустоту. В его сознании прошла вечность. В реальности отстучали лишь несколько секунд.

И в эту реальность Женю вернуло внезапное тепло в его ладони. Катины руки, покинувшие его, чтобы ухнуть в бездну, каким-то образом снова оказались в его руках. Он инстинктивно сжал их, потянул к себе. Ее тело казалось пушинкой и с легкостью подалось навстречу.

Последние сутки выбили Гоблина из колеи своим обилием чудес – чудес, неподвластных ему, чудес непреодолимой магии любящих, чар во имя справедливости и добра, волшебства дружеской помощи. Его хохолок встал дыбом, когда из-за парапета, словно паря в воздухе, плавно появилась Катина фигура и шагнула на балкон. А вслед за ней перед его изумленным взором всплыла мощная железная лапа подъемного крана.

– Улыбнитесь. Вас показывают по телевизору, – сказал диджей Дюша.

Рев Гоблина потонул в треске дверей и гомоне голосов снаружи резиденции. Толпа ломилась в покои лжепринцев, требуя уплаты по счетам.

Шампур Гоблина полоснул Женю поперек груди, и взвился в воздух октагон на рассеченном шнурке.

В двери били десятки ног и кулаков. Глазки Гоблина забегали в панике. Его мохнатая перепончатая лапка тянулась за октагоном, но Женя перехватил амулет и нанес ответный удар. Сундук свесился на одно плечо, болтая перерезанной лямкой.

Забыв начисто об этикете шпажного боя, Гоблин махнул широко, без точности и всякой стратегии, но с силой, вышибая шампур оппонента, и Женя оказался без оружия.

Сундук соскальзывал. Гоблин стряхнул его с плеча, поймав рукой за бронзовую ручку, и потерял несколько мгновений – мгновений, за которые Женя успел вспомнить об еще одном, неиспользованном, боеприпасе во внутреннем кармане жилета. Когда Гоблин замахнулся для последнего, смертельного удара, то почувствовал, что шпага не слушается его.

Кулак Степанова сиял янтарно, амулет просвечивал оранжевым сквозь плоть и бил ярче между пальцев, а во второй руке орк сжимал обычный, в форме подковы, красно-синий магнит из школьного набора для физических опытов.

Гоблин попытался снова оттянуть клинок в сторону для замаха или хотя бы к себе для укола, но лезвие стремилось к магниту, и стало трудно даже удержать его, не то что вести бой. Он выпустил шампур, когда вслед за клинком потянулся, преодолевая силу притяжения и неуверенно колеблясь, бархатный сундук.

– Перестань, я все прощу! – причитал Гоблин. – Мы поделимся, хочешь? Я сделаю тебя оркским принцем!

Сундук завис горизонтально и рвался к Степанову так, что донышко трещало. Он гудел и вибрировал, как будто борьба за силу мира разбередила в нем химическую или атомную реакцию. Гоблин обхватил перила балкона, буквально повиснув на них, и не отпускал бронзовую ручку. Обивка сундука пылала изнутри с опасной нестойкостью вышедшего из-под контроля реактора. Его корпус хрустнул, трещина косым зигзагом рассекла бок, и горсть амулетов с силой рванулась наружу. Пара-тройка мгновенно прилепились к магниту, остальные стрельнули веером во все стороны. Наконечник средневековой стрелы вонзился в бетон. Катя охнула и присела. Дюша что-то кричал и командовал капитану Чепурко в рацию, что всем пора сваливать.

Вторая трещина стрельнула светом в углу сундука, сыпанула железками. Царский рубль ударил Женю вскользь по щеке, оставляя ссадину, срикошетил от скулы, звякнул о парапет, высекая искру, и унесся в темноту города. Жене показалось, что Гоблин сжимался, уменьшаясь на глазах. Сундук ревел самолетной турбиной.