Ольга Сергеева - Дочь Кузнеца

Занила вздохнула и потянулась к тумбочке, на которой стояли баночки с мазями, а также были сложены нехитрые медицинские принадлежности. Она предпочла бы хороший нож, но за его неимением пришлось ограничиться ножницами с изогнутыми острыми кончиками. Если бы кто-нибудь спросил, почему Занила делает это, она не смогла бы ответить. Она даже не принимала никакого решения. Просто не могла поступить по-другому. Нет, решение она приняла еще тогда, полгода назад.

Занила еще раз оглядела предстоящий фронт работы и примерилась ножницами к запястью: это вам не маленький порезик от ножа, здесь придется повозиться.

— Что ты делаешь? — недоуменно спросила Эзра, выворачивая голову, пытаясь все рассмотреть.

— Только то, что ты просила. Лежи уж.

Кровь капала быстро. Сначала она текла тонкой струйкой, но порез чуть ли не через минуту начал затягиваться. Заниле пришлось сосредоточиться, нырнув внутрь себя, найти место, где серебристое течение силы, пульсируя, сдвигало края разрезанной кожи и сосудов, и заставить остановиться. Занила почти физически ощущала нежелание жидкого серебра подчиняться, его негодование по поводу такого нелепого приказа. Но она все-таки настояла на своем. И теперь кровь капала ровно. Эзра шипела от боли, боясь застонать в голос, чтобы не привлечь внимание лекарки. А Занила вела рукой над ее спиной, позволяя жидкости, казавшейся ей серебристо-серой, заливать следы от хлыста один за другим. На том уровне зрения, на котором она заставляла себя оставаться, сама Эзра тоже не выглядела так, как прежде. От тела девочки исходило слабое светло-желтое сияние. Правда, в отличие от тела Занилы, словно прошитого каркасом серебряной паутины, это свечение было почти равномерным. Только на спине, непосредственно над разорванной кожей, вздымались более яркие всполохи. По ним было даже проще ориентироваться, определяя наиболее глубокие раны. Вот только пульсирующая и дергающая боль в собственном порезанном запястье мешала. Занила конечно могла бы заставить себя перестать чувствовать это место, чтобы не отвлекаться, но как тогда контролировать рану, чтобы она не закрывалась?

Кровь капала медленно. Очевидно, Занила все-таки позволила себе отвлечься, а запястью начать затягиваться. Впрочем, это уже было не важно: последний всполох ярко-желтого пламени дернулся и погас, оставляя сияние над спиной Эзры абсолютно ровным. Занила закрыла глаза и ссутулила плечи, позволив себе расслабиться. Посидела так какое-то время, потом все-таки заставила открыть глаза. Ран на коже Эзры больше не было. Оставались, конечно, еще свежие розовые шрамы и синяки, но в целом спина выглядела так, будто прошло пару недель.

— Все? — Эзра почувствовав, что ничего больше не происходит, повела плечами и тут же поморщилась. — Боги! Болит еще.

— Это чтобы ты еще полежала и подумала, — проговорила Занила.

— Ну нет, — Эзра села на кровати, подтягивая покрывало к груди. — Двигаться я уже могу, — она задумчиво смотрела на Занилу. — Я не буду спрашивать тебя, как ты это сделала. Мама в детстве рассказывала мне сказки о могучих колдунах. Они могли еще и не такое. Я, правда, не думаю, что ты из них. Ты не была бы тогда рабыней в этой дурацкой школе!

— Спасибо, — Занила заставила себя ответить и даже заставила свои губы изогнуться в подобии усмешки: ей просто было не до этого. Больше всего на свете ей сейчас хотелось схватить Эзру за плечи, тряхнуть ее хорошенько, накричать на нее, чтобы она никогда больше не смела рисковать своей жизнью, доводя Дарину до белого каления, а потом обнять, крепко прижать к себе… Обнять?! Да она никогда никого кроме родителей и сестер не хотела обнимать! Боги! Кожа словно зудела, не давая сосредоточиться мыслями ни на чем другом. В прошлый раз, когда она отдавала свою кровь, ей показалось, что она потеряла нечто невосполнимое, какую-то неотделимую часть себя. Сейчас она позволила вытечь гораздо большему количеству крови, но то отлично запомнившееся ощущение не приходило. «Наоборот! — Занила зажмурилась. — Все совсем наоборот!» Но радоваться что-то совсем не хотелось.

Занила заставила себя пересесть на соседнюю кровать. Забралась на нее с ногами и прислонилась к спинке, обняв себя руками за плечи. Изо всех сил стараясь не закричать и не начать раскачиваться из стороны в сторону. Боги, что же с ней происходит! Она отдала часть самой себя. Также как в прошлый раз. Но тогда эта часть умерла на ее глазах. По ее воле, по ее вине! А сейчас все было по-другому. Осознание пришло внезапно и остро. Ее безумно тянуло вновь соединиться с той частью, что она отдала, или хотя бы прикоснуться к ней. Проблема в том, что эта часть теперь жила в другом человеке!

— А чем ты занималась у себя на родине? — проговорила вдруг Эзра, подтягивая колени к подбородку и как-то по-новому разглядывая Занилу. Та с недоумением посмотрела на нее. Ничего себе вопросики! Хотя, конечно, пока она поливала своей кровью ее спину, самой Эзре было нечем заняться. Кто знает, о чем она успела подумать.

— Колдуньей я не была, — проговорила Занила, заново привыкая к звуку собственного голоса.

— Я знаю, — диалог повторялся. Только роли поменялись. Занила усмехнулась.

— Я не чистила сковородок. У меня было три старших сестры. Все сковородки доставались им.

Заниле даже не нужно было закрывать глаза, чтобы снова увидеть не успевшее потемнеть дерево сруба, пронзительно пахнущее лесом и смолой, и почему-то соломой. Облачное, но пронзительно светлое небо, роняющее редкие снежинки, зато каждая — размером с орех. Кружево первого снега на кончиках не пожелтевшей травы. Речка, своевольно изгибающаяся между крутых берегов. Темная вода, не успевшая замерзнуть, гладкая, но абсолютно не прозрачная, словно и не вода вовсе, а какой-то невиданный металл. И только от каждой снежинки, медленно, словно нехотя, опускающейся на воду, редкие круги один за другим. И пушистый дым из труб, поднимающийся над деревней к такому же белому небу.

— Так все-таки, чем ты занималась? — голос Эзры не разрушил картинку, он словно вплелся в нее, лег на полотно еще одним мазком.

А Занила продолжала смотреть, до боли, до рези в глазах напрягая зрение: холмы, окружающие деревню, и высокие стройные ели, казавшиеся такими надежными стражами. Темная хвоя под белоснежным пуховым покрывалом. Чаша крошечной долины, притаившейся среди холмов. Крутой изгиб реки. Рябь темной воды, касающейся деревянных лопастей колеса, раздувающего горн небольшой кузницы.

— Я убегала к отцу в кузницу и целыми днями смотрела, как он работает. Я хотела научиться у него всему.

— Но ты же не мальчик!