Мария Дахвана Хэдли - Магония (ЛП)

«Некоторые действуют изнутри».

Вижу рядом с ней Ведду. Ведда, та самая, что всегда была предана Зэл, сидит на мачте, расправив крылья. Её цепи тоже расплетаются и, сверкая, падают на палубу.

Смотрю на мышепарус. Он сложил крылья в знак солидарности. Не станет поднимать Зэл. Не станет её спасать.

Мы восстанавливаем землю.

Минуту назад Шпицберген уходил под воду. Он встряхивается, будто от стыда, и снова становится камнем. Волны накатывают и замерзают, вода становится тёмной, остров покрывается льдом.

Крюк с эпифитами сейчас всего в нескольких метрах от поверхности. Что, если я дам Зэл растения? Это исправит давнюю вражду между землей и Магонией?

Но наша с Кару песня неконтролируема. Земля закрывается, и не успеваю я опомниться, как она смыкается над растениями, заключает в камень всё – воздушные травы и несколько метров веревки «Амины Пеннарум».

Теперь канат торчит из тверди Шпицбергена. Ворот больше не поднимает добычу, а тянет судно к острову.

Корабль сильно кренится. Команда кричит и падает. Испуганная песня Дэя обрывается, и он скользит по палубе. Судно раскачивается, дёргается и падает. Команда пытается обрезать верёвку, но уже слишком поздно. Я вцепляюсь в поручни, но не боюсь.

Наша с Кару песня такая сильная, что, если придётся, я смогу взлететь. Мне не нужно проверять, я просто это знаю.

Я делаю то, что в глубине души всегда хотела. На нашем корабле больше нет рабов. Ростре освободились сами, но мышепарус по-прежнему прикован.

Я использую нашу песню и разрываю путы, выпускаю его. Он поёт мне высокую ноту, «светлячок», и улетает, расправив крылья по ветру.

Наши ростре полностью трансформируются, и небо внезапно полно птиц. Ведда, снова сова, поражает своим размахом крыльев. Ярко-синяя Джик взмывает высоко в небо. Колибри. Орлица.

Я выпускаю на свободу кэнвров, и небо раскрашивают золотые прожилки: все родственники и ученики Милекта разлетаются от корабля точно лучики солнца.

«Лети», – верещат они.

Магонийцы падают с небес в море, задыхаются, дрожат, некоторые тонут.

Мы несёмся вниз, и наконец с плеском и ударом, похожим на землетрясение, «Амина Пеннарум» падает в океан. Настоящий океан, а не тот, по которому мы плавали. Мы садимся на мель у Шпицбергена. 

Глава 28

{Аза}

Буквально через секунду после столкновения я уже снова на ногах. Вокруг трещит дерево. Магонийцы кричат и задыхаются в тяжёлом земном воздухе. Я даже не смотрю в их сторону.

Мне надо добраться до Джейсона.

Перепрыгиваю через поручни, приземляюсь на камень и делаю глоток из бутылки.

Зэл бросается следом и встаёт передо мной – разъярённая мать, воин, капитан. Но тут, внизу, она слабее меня. Я привыкла к земле. Я знаю, как по ней ходить. Знаю, как выжить в экстремальных условиях.

Ставки изменились. Я больше не та хрупкая и напуганная девочка, что взошла на борт «Амины Пеннарум».

Зэл пытается выхватить у меня бутылку, но я отталкиваю свою горе-мать, и она падает назад.

Милект накидывается на меня, порхает вокруг и яростно щебечет. Дыхание спускаются на судно с Маганветар и хватают Зэл.

Она кричит, вырывается, но не может с ними бороться. У неё нет песни. Она с трудом дышит. Я голосом обездвиживаю её оружие.

И жду, когда они попытаются арестовать и меня.

Пою тихую предупреждающую ноту, и Кару вторит мне.

Стоящий передо мной Дыхание поднимает руку. Это не Хейворд. Я его никогда не видела. Он минуту смотрит на меня, затем отворачивается к Зэл. Дыхание меня не возьмёт. Не знаю, почему, но так и есть.

Наша с Кару нота по-прежнему звучит в воздухе, и всё вокруг замирает. Защита. Сила.

Дыхание уходит, забирая Зэл на командирский магонийский корабль. Она крутится точно кит, хватает ртом воздух. Та же участь постигает оставшуюся команду.

– Предательница! – ревёт Зэл.

За ней несут Дэя – он отключился от удара. У меня сжимается сердце, а на глаза наворачиваются слёзы. Мы по-прежнему связаны, это никуда не делось. Хоть мы и не выбирали друг друга, но нам было уготовано петь вместе.

Думаю, для нас с Дэем ещё ничего не кончено.

Я не настолько везучая.

Брошенный мной Милект садится на него, и Дэй встаёт. Теперь у него по птице на каждом плече, для каждого лёгкого.

«Разорванная связь!» – с ненавистью кричит Милект.

Вина поднимает во мне свою уродливую голову. Я разорвала с ним связь. Мне пришлось.

Забудь, Аза. Это всё неважно.

Я бегу по снегу, по неровной земле.

Влетаю в хранилище вместе с Кару. Там темно и никого нет. Где же Джейсон? Пропал? Но как?

Слышу шаги. Джейсон спотыкается обо что-то и ойкает.

Простой звук, и я словно прихожу в себя.

Я не готова. Я больше не та Аза, которую он знал. Я выгляжу…

Выгляжу как…

Желудок сжимается. Ноги немеют, язык прилипает к нёбу, всё тело ноет и болит, словно я упала с небоскрёба. Всё вокруг будто рушится – комета метеор парашют бескрылый.

– Аза. – Джейсон подходит ко мне. – Я знал, что ты здесь.

Я магонийка. Он человек. У нас не может быть ничего хорошего. Я не могу оставаться на земле. Не могу показаться ему. Не такой.

– Убирайся с острова, – предупреждаю Джейсона. Сердце разбивается. – Убирайся отсюда.

– Аза Рэй. Ты вообще представляешь, как трудно было сюда добраться? Я нарушил законы примерно пяти стран. Ты едва меня не убила. Они едва меня не убили. А норвежцы считают, что я любопытный и слегка чокнутый школьник, решивший посмотреть Шпицберген.

Улыбаюсь в своём закрытом капюшоне. Старый добрый Джейсон. Живой. Настоящий. Но я больше не Аза. Понятия не имею, кто я.

– А чтобы приехать сюда мне практически пришлось подкупить бога.

Молчание.

– Аэропорт меньше, чем в полутора километрах, – продолжает Джейсон. – Если на тебе тёплая одежда, то можно пойти пешком. У меня была палатка, но, кажется, она утонула. Ну, там, где была вода.

Я молчу.

– Пойдём домой, – шепчет он. – Тут холодно. Чем бы ты ни занималась, ты не обязана делать это в одиночку.

Кару поёт нашим голосом, этим ужасным, похожим на крик «в-моём-сердце-ничего-не-осталось» голосом, и на миг мы превращаем пол в воду, потому что напуганы, да, да. Джейсон таращит глаза, спотыкается, шлёпается в лужу, встаёт.

«Я не могу быть с ним я не могу быть с ним».

Кару издаёт пронзительную ноту, крик отчаяния и агонии, и Джейсон от боли зажимает уши. А сокол всё поёт моим голосом.