Маргит Сандему - Глубины земли

Руки его были надежные и сильные. Напряжение внутри нее, ужас от всего пережитого постепенно отступали. Их сменили тяжелые рыдания.

Это было не то, на что она рассчитывала именно в этот момент, но Коль понял.

— Ну, ну, — проговорил он и осторожно уложил ее. — Это-то и было нужно. Немного поплакать. Теперь легче, правда?

Он остался с ней, утешал ее, согревал ее, пока боль не прошла. Но тогда его ласки приняли совсем другой характер, и он был именно такой «сумасшедший», дикий и нежный — все вместе, каким Анна-Мария и хотела его видеть.

Наступил новый, 1816 год.

Выпал снег и мягко укутал вереск на пустоши, улегся на дорожки, ведущие к господскому дому и шахте, по которым теперь никто не ходил.

Иттерхеден постепенно пустел. Уехали Бенгт-Эдвард и его семья; Эрик Оксенштерн и его мать проявили понимание, и все устроили для будущего великого певца. Колю удалось пристроить многих шахтеров, в том числе Сюне, который получил жилье для себя, отца и младшего брата, Эгона. Отец после несчастья в шахте, причинившего ему много страданий, стал очень религиозен. Религия нередко является единственным спасением для тех, кто злоупотребляет спиртным. Отец мальчиков тоже получил работу в шахте на новом месте, правда, как подручный, но все равно — это было начало! Он был твердо настроен с Божьей помощью избежать коварных ловушек алкогольного дьявола.

Клара и Клампен с благодарностью согласились принять предложение вместе поехать в Шенэс. Коль был занят устройством последних оставшихся семей. Кредит, выданный Адриану в банке, был отозван назад, и лавочник получил от Анны-Марии свои деньги.

Было похоже, что Ларс, который сильно пострадал во время обвала, со временем все-таки встанет на ноги.

А дом на холмах стоял пустой. Одна семья из города решала, не купить ли ей его в качестве загородного дома.

Разумеется, от рождественского спектакля в приходе на второй день Рождества пришлось отказаться. Никто не смог поехать туда.

Из города привезли врача, который должен был обследовать Густава и его семью. Он уже был здесь годом раньше и тогда просто покачал головой. Хейке хотелось, чтобы приехал именно он, потому что он знал эту семью.

Врач буквально потерял дар речи от удивления. Четверо малышей впервые за много месяцев встали на ноги. Цвет их щечек был настоящим, это была уже не ложная лихорадочная краснота от жара. Легкие были еще слабые, а сами дети маленькие и хилые. Но они были на ногах, жались к устрашающему созданию, которое они называли «большой добрый человек с горячими руками».

— Как у вас это получилось?

Похоже, что все в доме выздоравливали — в большей или меньшей степени. Но второй малыш, тот, что был чуть постарше, был самым большим чудом. Эти легкие вылечить было невозможно, считал доктор год назад.

Теперь ему пришлось изменить мнение. Уже собираясь уходить и стоя в дверях, он сказал, потрясенный и взволнованный:

— Я думаю, черт побери, что вы все здесь выживете! Я бы — во всяком случае — ничуть не удивился! Потом он еще раз просунул голову в дверь:

— Но если хотите знать мое мнение, церковь была бы не в восторге от всего этого!

И он ушел, наконец. Но Хейке не считал, что уже все закончил с детьми. Он поднял маленького чудного сорванца высоко в воздух, и мальчик засветился от радости. Хейке считал, что надо дать еще пару сеансов лечения.

Коль нашел для Густава и работу, и дом, но пока они еще не могли уезжать. Дом, куда они должны были перебраться, должен был освободиться не раньше, чем через пару недель, и Хейке хотел довести лечение до конца — насколько это было возможно. Он никогда ничего не делал наполовину. В один из дней он и Винга пришли к Колю, у которого Анна-Мария и дневала, и ночевала. В это раз должно было произойти настоящее оглашение, обе стороны были единодушны. Скоро они уедут из Иттерхедена, и Коль, и она. Жители поселка принесли ей так много подарков, что она просто не знала, как ей все увезти. Все говорили, что лучше фрекен учительницы у детей больше никогда не будет! Они сидели и угощались самыми лучшими коврижками с настоящим маслом, испеченными Линой, и вдруг Хейке остановился прямо на полуслове. Руки его застыли над столом.

— Что случилось? — спросила Анна-Мария.

Винга, которая в рождественский вечер изображала из себя добрую фею и раздавала всем детям в Иттерхедене купленные в городе подарки и теперь была окружена почти истерической любовью по причине этого, предостерегая, положила ладонь на ее руку.

— Сигналы, — прошептала она. — Нужна полная тишина!

Анна-Мария даже дожевать не осмеливалась. Коль, которому она рассказала всю историю, не знал, что и подумать. История Людей Льда была для него загадкой. Но он мог поверить в то, что они люди особенные, это можно было понять, глядя на этих троих. Хейке сидел неподвижно, он беззвучно вдыхал воздух и прислушивался к тому, что явно было больше похоже на ощущения, чем на настоящие звуки. Он принял сообщение, и на его лице отражался все больший страх. Его рука сжимала руку Винги сильнее и сильнее, пока она не состроила гримасу боли двум остальным. Но не издала ни звука. Наконец, он выпустил ее руку и мощно выдохнул, быстро встал из-за стола, перевернул стул.

— Слава богу, это не Кристер, — вырвалось у него почти бездыханно. — Но все равно очень плохо. Это Тула!

— Но ведь ей всего 15 лет, — запротестовала Винга.

— Ну и что. Она столкнулась с чем-то, опасным для жизни, и я не знаю, что это. Знаю только, что это смертельно опасно, это нарушило покой Тенгеля Злого в том неизвестном месте, где он спит. Нам необходимо немедленно ехать в Смоланд! Последний, интенсивный курс лечения для детей кузнеца — и мы сразу же едем, Винга!

Анна-Мария и Коль переглянулись. Сейчас они собрались в Шенэс, чтобы начать там спокойную и счастливую жизнь. Но Хейке, проклятый или избранный, как его ни назови, должен был продолжать.

Его борьба за Людей Льда и безопасность мира была еще не закончена.

Примечания

1

Дальняя вересковая пустошь.

2

Уголь.

3

Обрубок (норв.).