Право волка

— Лиля, — окликнул Ар, догоняя ее в коридоре. Девушка вышла из спальни с тетрадями в руках. Арнар мельком глянул на них и гневно раздул ноздри. — Я готов пойти на уступки насчет учебы. Но с двумя условиями.

Лиля улыбалась. Неужели она сможет покинуть дом?!

— Я не сомневалась, что они будут, — радостно произнесла она.

— Ты учишься один семестр.

— А второй? — спросила она с мольбой в голосе.

— Забудь про него. Диплом будет на руках, за это не волнуйся.

— А еще одно условие?

— О нем узнаешь чуть позже. Оно никак не повлияет на твою жизнь.

— Я согласна! — выпалила Лиля на радостях. — Завтра могу ехать с Элькой? — Как ни старалась, а улыбка приклеилась к ее губам.

— Да, — обреченно согласился оборотень.

Не день, а праздник! Лиля никогда бы не подумала, что такая вещь, как учеба, будет радовать. Она поспешила обратно к Эльке поделиться радостью, попросить рюкзак или сумку, узнать расписание.

Девушка приготовила с вечера комплект одежды, переписала недостающие лекции и в приподнятом настроении пришла на ужин.

В гостиной Лиля налетела на Митю и со счастливым писком обняла парня.

— Во сколько завтра едем? — Она расцепила объятия. — Спасибо, —произнесла шепотом в надежде, что о ее благодарности будут знать не все Рокотовы округи. — Если бы не Верка, не видать мне учебы как своих ушей.

Не успела девушка закончить фразу, как где-то на втором этаже послышался грохот.

Мит отошел от нее, оставляя между ними кресло, и покосился на лестницу.

— В семь пятнадцать, Цветочек, — произнес он.

Эйфория, заполняющая Лилю, ослепила и оглушила. За столом девушка быстро справилась со своей порцией, выпила неизменный коктейль и, попрощавшись со всеми, решила лечь пораньше. У Лили не было определенного графика, и она переживала, что изнеженный послеполуденными дремами организм завтра может и проспать.

За ужином Ар наблюдал за девчонкой. Она давно так много не улыбалась. Болтала, обсуждая с племянницей новых преподавателей, хохотала над рассказами Эльки и изредка хватала Митю за локоть с восклицанием: «Ты представляешь?!» Мазнула по Арнару взглядом единожды и, торопливо попрощавшись, ушла спать.

А он давно не испытывал чувства ревности! Ревность его сжирала, поглощая остатки разума. Именно его-человека, зверь же был спокоен: он наблюдал за своей парой и был рад ее оживлению.

— Что я делаю не так? — спросил Арнар.

Лиля обернулась, услышав слова мужчины. Она сжимала в руках покрывало.

— Я же стараюсь. Наступаю себе на горло. Но ты этого не видишь. Благодарность получает этот щенок. Почему? — Со злостью, непониманием смотрел оборотень ей в лицо. — Да, я совершил ошибку. Да, я их и сейчас совершаю, но не могу отказаться, отпустить тебя. Неужели не понимаешь? Ты мой последний шанс не превратиться в зверя. — В его глазах мелькнул желтоватый отблеск, подтверждая слова. — Последний шанс остаться человеком, — продолжил, практически шепча. — Вспомнить, что такое счастье! — Грудь мужчины тяжело вздымалась, и сквозь зубы с рваными выдохами проскальзывало низкое рычание.

Ар сам не ожидал, что тихое и искреннее «спасибо», сказанное не ему, заставит оголить душу.

В этот момент Лиля почувствовала его боль. Пронизывающую и скручивающуюся клубком где-то под желудком, мучительную, что мешает думать, дышать, жить!

Вот о чем когда-то говорила Вела. Чувствовать сильные эмоции своей пары: одновременно ужасно и прекрасно.

Оборотень ожидал ответа, ему жизненно необходимо было услышать хоть какие-то слова. Малейший намек на взаимность, да хотя бы слабую надежду на то, что она его не презирает.

— Ты сам отобрал у меня свободу и сам же ее возвращаешь. Я за это должна благодарить?

— Тебе не понять! — рявкнул он в ответ.

— А ты попробуй объяснить. Я ничего не слышу, кроме приказов и твоего рычания. — Лиля сдерживалась, чтобы не заплакать. Как ни храбрилась, но эмоции просили выход. Уже больше месяца она жила с чужими людьми. И если бы была крохотная возможность увидеться с родителями, поговорить и объяснить, это помогло бы растопить лед.

Мужчина нервно шагнул к двери, замер, и принял решение.

— Я не могу вас потерять, — каждую фразу он произносил обдуманно, тщательно подбирая слова, желая донести все эмоции. — Я чувствую твою боль и ненавижу себя за это. Я понимаю, что поступил подло. Я надеюсь, что ты меня простишь, но сам бы себя не простил.

Затаив дыхание, Лиля слушала исповедь Ара. Он так и стоял, не шевелясь, в ожидании, что его прогонят.

— С каждым днем я все отчетливее слышу удары сердца нашего ребенка, и с каждым днем мне тяжелее отпустить тебя хотя бы на шаг. — Девушка накрыла ладошкой еще плоский живот. — Я стараюсь все исправить, стараюсь… но выходит то, что выходит. Мой страх сильнее разума.

Слова Ара, пропитанные болью, были последней каплей, и Лиля расплакалась. Слезы катились по щекам, собираясь на подбородке. Она чувствовала его боль, она слышала его боль и понимала ее. Боль — это универсальный язык, эсперанто чувств.