Генри Олди - Сильные. Книга вторая. Черное сердце

Нет!!!

Ну, ты достал, сказали мне. Что тебе не нравится? Сестра убивает брата ради жениха? Таких историй двенадцать на дюжину. Семейная сага, помнишь?

Помню. Не хочу.

Договорились, пробуй сам. Ты же у нас добрая душа?!

Тут Юрюн Уолан, удалец,Раскрывая горящий рот,Сверкая белых зубов серебром,Так с Уотом заговорил:— Чтобы месть великую не разбудить,Чтобы ненависть общую не распалить,Чтобы горе не возросло,Чтобы морем не разлилось,Давай-ка миром поговорим…

Нет, вздохнул я.

Почему нет?

Мне Уота не переубедить. Он спит и видит, как сцепится с Нюргуном. Смерть Эсеха, ревность к Самому Лучшему — да Уот и слушать меня не станет! Кэр-буу, и завертелось! Даже если я уговорю Нюргуна не драться с адьяраем, это не поможет — адьярай в любом случае полезет в драку, вынудив Нюргуна защищаться. Им нельзя встречаться. Из их встречи возможен лишь один-единственный выход, и даже во сне я не желаю его видеть.

Так чего же ты хочешь, спросили меня.

Чтобы Нюргун не приходил сюда, ответил я. Вернее, пытался ответить. Кряхтел, сипел и не смог выдавить ни слова.

5

Две невесты

— Ее больше нет.

Жаворонок глянула на меня с вялым удивлением:

— Кого?

— Ну, ее… Той, что в дверь царапалась.

— А-а… Нет, и ладно.

— Можешь не бояться.

— А я и не боюсь.

— Вот и хорошо!

— Куда уж лучше, — дочь дяди Сарына отвернулась. — Кругом добрые вести…

Проснулся я поздно. Голова, да расширится она, была мутная, тяжелая. Обрывки сна таяли, мешаясь с воспоминаниями о ночной битве. Босиком, в одних штанах, я сунулся на двор: никого. Лишь идолица чутко дремлет на верхушке коновязи. Ущербное солнце Нижнего мира преодолело треть дневного пути. Сейчас оно скакало в зенит верхом на косматой тучке. Кровь впиталась в землю, тело ящерицы и куски разделанной добычи исчезли.

Братец с сестрицей подъели?

В животе забурчало, но при одной мысли о завтраке меня замутило. Едва представил, чьим мясом меня могут накормить… Позвать Чамчай? Уота? Глаза б мои на них не глядели! И я отправился к Жаворонку: успокоить, сообщить, что опасности больше нет. Дверь оказалась не заперта. Следовало пожурить Сарынову дочку за беспечность, я даже начал подыскивать нужные уговоры — и бросил.

Теперь-то от кого засовы городить?

— Мы с тобой где? — Жаворонок села на вытертую шкуру, подобрала ноги. — Мы, считай, дома. Да, Юрюн? Мы семья. В такой семье, как наша, чего бояться? Ну, придет кто-нибудь. Что с того? Обычное дело.

Девочка, ты дразнишь меня? Издеваешься?! Давно ли в угол от страха забивалась, дрожала, собственной тени боялась — а вот поди ж ты! Хорохоришься? Пускай. Все лучше, чем жалкий дрожащий комочек в углу.

Погодите-ка…

— Кто придет? К тебе придет?!

— Да кто угодно! Сам говорил: бродят тут всякие! Вот, ты пришел. Тебя тоже кровью угостить? По-родственному? Ты не стесняйся, мне не жалко!

— Кто к тебе приходил? Уот?!

Догадка обварила меня кипятком:

— Уот, да? Ты о какой крови говоришь? О той самой?!

— Ревнуешь? — она захлопала в ладоши. Мне же сгоряча показалось, что это были оплеухи Юрюну-слабаку. — Уруй-уруй! У тебя своя невеста есть, вот ее и ревнуй. Понял?

— При чем тут моя невеста?

— А кто при чем? Кто ко мне ночью приходил?

— Чамчай? К тебе?!

— А что тут такого? Зашла по-родственному…

Я не сумел сдержать вздох облегчения.

Жаворонок встала, взяла миску с засохшими остатками еды. Сполоснула водой из родника, вернулась на шкуру и начала тереть миску ровдужным лоскутом. Терла она старательно, до блеска. Судя по ее виду, не было сейчас занятия важнее. Невеста — завтрашняя жена, она должна быть хозяйственной. Но ведь никто не запрещает за работой почесать язычок, правда?

— Я спала, — голос моей бывшей невесты звучал сухо, бесстрастно. Так в лесу скрипит мертвое, готовое упасть дерево. — Что тут делать, если не спать? Я ведь не знала, что она придет…

Чамчай заявилась к Жаворонку под утро. Ломиться не стала — чай, не боотур. Постучала, в ответ на вопрос «кто там?» назвалась. Мы скоро породнимся, сказала Чамчай. Ты за моего брата выходишь. Жаворонок кивнула: выхожу. Породнимся, да. А сама подумала: зачем говорить то, что и так все знают? Да еще в рань ранющую? Чего ей нужно на самом деле?

Кровь, сказала Чамчай. Мне нужна твоя кровь.

Жаворонок попятилась в угол, в привычный, обжитой, утешительный угол. Ответом ей была улыбка Чамчай: не вся, не бойся! Капля-другая, и разбежались. Зачем? Такой обряд, наш, адьярайский. Родство хочу скрепить. Да, наверху так не делают. Ни на земле, ни в небесах. Это Нижний мир, родственница, тут все иначе.

Привыкай.

Врет! — уверилась Жаворонок. Обряд? Обычай? Ерунда! Облик Чамчай, ее повадки свидетельствовали о злом умысле. Сейчас набросится, скрутит и всю кровь выпьет! А что поделаешь? Как помешаешь? Когти-косы, клыки-ножи, сила и натиск — Сарынова дочь перед Чамчай, что мышь перед лисой. Даже миской в лоб засветить не успеет.

Уота, что ли, позвать? Пусть защищает?!

Будет больно, предупредила Чамчай. Потерпи. И не кричи, Уота поднимешь. Зачем нам Уот? Без предупреждения она чиркнула Жаворонка когтем по плечу. Нет, одежду не порвала. На плече одежда и так порванная была. Болит? Не очень, терпимо. Изо рта Чамчай высунулся длинный, гибкий, похожий на змейку язык. Удаганка лизнула порез: раз, другой. Втянула язык обратно, замерла. Впервые Жаворонок видела Чамчай неподвижной. Что это с ней? Столбняк напал? Отравилась?

Хорошо бы!

Глаза удаганки вспыхнули болотными огнями, она моргнула и отмерла. Еще, сказала. Мало, еще надо. Порез затягивался быстрей обычного, и Жаворонку пришлось надавить как следует, чтобы кровь выступила снова. Да, сама надавила. А что? Когти видел? То-то же! Она тебе надавит… Теперь хватит, успокоила Чамчай. И тщательно зализала порез. Вот, не разглядеть уже.

Отныне мы сестры, сказала. Кровные.

И ушла.

— Мало ей? Няньку сожрала, еще захотела? Кэр-буу!

— Няньку? Какую няньку?

Я опомнился.

— Да так, пустяки. Не бери в голову!

— Не возьму, — согласилась Жаворонок. — Жрите, кого хотите. Это ваши с ней дела.

От ее спокойствия меня мороз по коже продрал. Уж лучше б издевалась! Или наорала, что ли?

— Что значит — ваши?!

— Вы жених и невеста. Сами между собой разбирайтесь! У меня свой жених есть…