Customer - Убей свои сны

Мое состояние называется «слишком много женщин». Их, нежных агрессоров, тоже может быть СЛИШКОМ много. Этого не понять, пока не попадешь в заповедник амазонок. Туда, где их власть и их желания начинают давить с физически ощутимой силой. Мужчинам в подобных местах всегда неуютно. Никакой жажды секса не хватит, чтобы сохранить самоощущение завоевателя там, где ты – всего-навсего трофей.

Я не хочу, чтобы меня считали слабаком и трусом. Я прячу свое знание под маской галантности и понимания. Еще немного понимания и галантности – и меня бы сочли геем, безопасным и обаятельным, всегда готовым дать женщине совет насчет того, каковы мужчины. И подставить жилетку, если в глазах у нее стоят непролитые слезы. И познакомить с приятелем-натуралом, случайно затесавшимся в тесный голубой круг красавчика Марка. Но от женского коллектива сексуальную ориентацию не скроешь, если нет намерения в пятницу вечером охотиться на дичь, которая всю неделю охотится на тебя. Я черпаю из источника, который всегда под рукой, тупо надеясь сорвать большой куш в виде настоящего чувства, начинавшегося, как игра самолюбий. Рискую.

Выходит, я тоже ищу любовь, вселенский наркотик, к которому понемногу причащаются и дети стихий. Которые, как и положено детям, верят в сказки и в подарки судьбы. В облагораживающую силу страстей. В то, что жизнь не удалась, если настоящее чувство не пришло и не превратило тебя в слепоглухонемого эгоцентрика, растворившегося в собственных переживаниях, точно фомор в своей возлюбленной бездне.

Бедные дети. Бедная Мулиартех, бедный Гвиллион, бедные они все.

Я сижу, опустив голову и смотрю на собственные руки, лежащие на благородно-домотканой скатерти «Кабаньего взбрыка». Какие старые, старые руки – узловатые вены под кожей, желтые потрескавшиеся ногти, кожа в пигментных пятнах, которые французы называют «маргаритками смерти»… Почему у меня такие старые руки? Я же молод, силен, моя жизнь не клонится к закату и тело не подводит меня, отказывая в привычных услугах! В глаза мне лезут пряди седых волос, слишком длинных, слишком тонких и редких, чтобы быть моими.

- Марк! – срывающимся голосом произносит Гвиллион. – Что с твоим лицом?

- Что-что… - ворчливым голосом отвечает Мореход. – В Дурачка он превращается. В старого нудного хрыча, который боится жить.

* * *

- Ну как, посетили мою дивную Амар? – встретил нас вопросом Мореход, сидя на палубе драккара и раскуривая трубку. Естественно, какой же капитан без трубки? А то, что он капитан без команды и это судно с места не сдвинется, пока его не расшевелит полсотни гребцов, ему пофиг. Наверное, Мореходу нравится, что нос корабля украшает портрет Мулиартех с самой недовольной мордой, которую у нее когда-либо видали. И плевать ему на инертность этой древней лохани.

- Посетили! – отдувается Мулиартех, сворачивая свое Истинное Тело в компактную модель немолодой толстухи. Интересно, для утех с Гвиллионом она преображается во что-нибудь более… пикантное? Мулиартех, на самом-то деле, может менять тела, применяясь к обстоятельствам: выглядеть как иссохшая деревенская карга, как неприметная тетенька средних лет, как юная платиновая блондинка. Наверняка и Гвиллион выбирает для их встреч тело посексапильнее. Жгучего (буквально) муи мачо с карими в вишневый отлив глазами, например.

Я так задумалась над возможностями выбора тел к свиданию синей многовековой соблазнительницы и огненного бессмертного демона, что не услышала вопроса, обращенного ко мне:

- Я говорю, Амар дала что-то лично ТЕБЕ? – с ноткой раздражения повторяет Мореход.

Я гляжу на него исподлобья. Ишь, ревнует. Хочет знать, в чем Амар превосходит его мореходское величество.

- А я ничего для себя и не просила. Мне хватит и того, что у меня есть.

Все выжидательно молчат.

- У меня есть Морк, моя судьба и это море. И… теперь я тебя понимаю, Мореход.

- Да неужели? – густым басом хохочет он.

- Хочешь смеяться – смейся, но не думай, что ты меня этим уязвишь. Я шла сюда, как гость и как жертва. Я думала, что увижу лишь крохотный уголок, в котором гнездятся мои страхи и, может быть, над ними властвует мой Аптекарь, грозя и насмехаясь. Я надеялась узнать его, вернуться в реальный мир и убить. А вместо этого… - я сыто потянулась, наслаждаясь паузой, - вместо этого я сподобилась: знаю, отчего мы, дети стихий, меняемся. Любви захотели. Вопреки древним заповедям.

- Вон оно ка-ак? – тянет Мореход. – Это каким же заповедям вопреки?

- Вопреки заповедям беспорочной общественной жизни, - ухмыляется Мулиартех. – Ты же знаешь, Мореход, ты все знаешь. Ну не кобенься, не к лицу тебе это. Мы, дети стихий, оттого и потянулись на землю, к людям, что там можно было предаться чему угодно. Разврату, безумствам, интрижкам, любви.

Она права. Мы шли сюда за любовью, не умея давать и принимать любовь. И были жестокими. Людей тянуло к нашей жестокости, они надеялись нас отогреть, они раскрывали нам свои сердца, они захлебывались нашим холодом, они бились об нас, словно о ледяные стены, они обдирали души в кровь и замерзали у наших ног, свернувшись калачиком, как засыпающие дети. А мы отводили бесслезные глаза, глядели вдаль и шли к новым жертвам.

Мы не спрашивали их, чего они хотят, читая в их душах и помыслах, точно в раскрытых книгах, мы знали, чего они жаждут, мы платили им золотом, властью, удачей, всей этой драной мистикой вроде общения с высшими сферами, а забирали души, души, души. Мы и есть сатана, отец лжи, князь тьмы – мы все, со своим могуществом, со своим равнодушием. Нет нам прощения, пока не отдадим долг земле и людям. Будем учиться любить, будем учиться нарушать законы стихий – ради тепла в нечеловеческих сердцах своих, ради истинного дара земли.

- Пожалуй, пора бы сходить на землю еще раз, - задумчиво тянет Мулиартех, поглядывая на меня. – Проверить, можем ли мы на ЭТОЙ земле что-нибудь…

- А что ты думаешь, Морк? – спрашиваю я.

Мулиартех икает от неожиданности. Нет, не сказать, чтобы она была сторонницей матриархата – какой, к Лиру, матриархат в бездне, мы и слово-то это с подачи людей выучили, но женщины в нашем роду испокон веков принимали решения: с кем им быть и где им быть. И вдруг – такое квипрокво. А вдруг он скажет: нет! Возвращаемся. Здесь больше нечего искать. Возвращаемся к нашим собратьям, дабы сообщить им, что они приобрели и что потеряли. И что тогда?

- А я уже все для себя решил, - спокойно улыбается Морк. Уверенно так, совершенно той же улыбкой, которой он улыбался, отвергая сестру мою… Хватит уже об этой заразе Адайе! Обо мне он думает сейчас, не о ней! – Я иду к Марку. Он в опасности. Ему не на кого опереться. Я чувствую его одиночество и отчаяние. Он мне поверил. Еще тогда, когда мы приперли к Аде в дом сундук с пиратскими сокровищами. Я его не предал. И не предам.