Ольга Громыко - Год Крысы. Путница

— Ну а у этого рука только одна, — огорошил ее друг.

— И ты не догадываешься почему? — Альк отер капли с подбородка, поставил кружку обратно на полочку.

— Догадываюсь, — беспечно сказал вор. — И что? У каждого ремесла свои печали. На себя погляди!

Саврянин отвернулся (Рыска успела заметить, как у него стиснулись челюсти) и, не спеша завязывать пояс, вышел во двор.

Жар метко, через всю кухню, сплюнул жеваный воск в помойное ведро.

— Теперь-то что не так? — обиженно спросил он у подруги, почувствовав ее настроение. — Тебе тоже мой голос не нравится?

— Нравится-нравится, — поспешно заверила его Рыска. — Только… мне казалось, что для такой работы прежде всего вера нужна.

— Ха! Веры у меня хоть отбавляй, но кушать же тоже что-то надо.

— Надо, — грустно согласилась девушка. — Просто… странно это все. У нас в веске по-другому. Если верят, то всей душой. Без оглядки на еду.

— Ничего, привыкнешь, — уверенно сказал Жар. — Я в Макополе тоже поначалу чувствовал себя как Хольга в «курятнике».

— А теперь?

— А теперь — как Саший там же, — фыркнул вор, вставая. Помимо булок Жар разжился травяными цигарками и, прежде чем выйти на крыльцо, сунулся в печку и прикурил от уголька.

— Хочешь? — Вор показал возвращающемуся Альку еще одну коричневую палочку.

Саврянин поглядел на нее, как на дохлую мышь.

— От этой дряни только мозги черствеют и дыхалка садится.

— Ерунда, у нас в веске все батраки курили. — Жар с шиком затянулся и вытаращил глаза: цигарка оказалась крепче тех, к которым он привык, аж в носу защипало.

— Оно и видно.

— Так, может, я оскорбляю взор вашего тсарского величества? — издевательски поинтересовался вор.

— Да нет, кури, — равнодушно позволил Альк. — Я мизантроп. Чем скорее все вы сдохнете, тем лучше.

Жар закашлялся, затушил цигарку о стену и бросил в бурьян.

— Слушай, ну вот как с тобой разговаривать?!

— Не разговаривай. — Альк тем не менее задержался на крыльце. Не дожидаясь обеда, надкусил пирожок. Сильно запахло тушеной капустой с луком.

— Где взял? — завистливо спросил вор. В молельню, если праздника не случалось, несли еду попроще, похуже.

— Хозяйка угостила.

— С чего бы это?

— Откуда я знаю? Шла мимо, поздоровалась и дала.

— Кинь немедленно! — в притворном ужасе воскликнул Жар. — Он наверняка с крысиным ядом!

Саврянин кинул… подгоревшую корку в вора — и переступил порог.

— Да ну, — неуверенно сказала Рыска. — Зачем ей Алька травить? Наверное, остались нераспроданные, а самой уже в горло не лезет.

— Могла бы угостить кого-нибудь более достойного.

— А ты ей забор починил?!

— Он тоже не чинит!

Девушка махнула рукой и начала накрывать на стол.

— Слушай, парень, дело есть!

Альк, не поворачивая головы, удостоил Сиву приподнятой бровью. Наемник выбрал не самое удачное время для задушевных разговоров: вечер, когда посетители снуют туда-сюда и вышибале нужно постоянно быть начеку.

— В общем, так, — заторопился Сива, поняв намек. — Мне тут работенку предложили, но одному боязно браться, «спина» [5] нужна.

— А чего ко мне-то пришел? — Альк выставил ногу, не давая годовалому ползунку перебраться через порог и кувыркнуться с крыльца в грязь. Поглощенные ужином родители ничего не замечали, положившись на Хольгу, которой якобы полагалось хранить безвинных детей. Богиня выполняла свои обязанности спустя рукава, ребенка в кормильню принесли уже с синяком на лбу. — Дружков мало?

— Дерешься здорово, — честно сказал наемник. — А дело серьезное. И опасное.

— Какое?

Сива неожиданно замялся.

— Только ты это, не смейся, — предупредил он.

— Я похож на весельчака? — буркнул белокосый, приподнимая малыша за шиворот и разворачивая в другую сторону, седьмой раз за эту лучину. Ребенок радостно взвизгнул и, как жук, пополз в обратном направлении.

— Ты похож на саврянина, — прямо брякнул наемник. — А у вас, говорят, ничего святого нет.

— Есть, — злорадно сказал Альк. — Озеро в Тишопских горах, где, по преданию, Хольга перед браком купалась, а теперь неверных жен в мешках топят, чтоб заодно и наказать, и грех смыть.

Но Сива вовсе не пытался его задеть.

— Я к тому, что… — Наемник набрал побольше воздуха и скороговоркой выпалил: — В общем, прошел слух, что на дальнем жальнике беспокойники завелись.

Саврянин фыркнул.

— Ну вот, — обиделся Сива. — Так я и знал!

— Я не верю в беспокойников.

— Вот и отлично! А наши мужики — верят. Потому и отмахиваются.

Альк задумчиво поскреб подбородок. Подвоха со стороны Сивы он не чувствовал, но дело казалось не слишком хорошим. Точнее, смазанным каким-то, путники о таком говорили — «до развилки».

— Расскажи подробнее.

— Тут в Ямах два жальника, — оживился наемник. — Новый, за холмом, и старый, тоже за холмом, но за другим, подальше, возле речки. Хоронят на обоих — на ближнем приезжих, а на дальнем местных, он у них более почетным считается. Последним там мельника зарывали, две недели назад — дурная смерть, странная. Вечером здоров был, вовсю на подмастерьев орал, а утром жена проснулась — уже остыл, и лицо синее.

— Сердце, — равнодушно бросил Альк. — Докричался.

Сива кивнул:

— Так и думали, покуда он по ночам вылезать не стал, по плотине ходить и в ставни скрестись. Подмастерья уже после второго раза разбежались. Вот мельничиха и плачется: скажите ему, чтоб оставил меня в покое, три злата заплачу.

— Просто сказать?

— Да, но, подозреваю, ему это не понравится.

— Хм. — Саврянин обреченно развернул настойчивое дитя в восьмой раз. — Ну можно было б прогуляться, когда кормильня закроется… Заскочу только домой, сабли возьму. Хоть и не верю я в эту чушь, да и надобности в напарнике не вижу. Не боишься, что я сам работу выполню, а с тобой делиться не захочу?

— Поделишься, — уверенно сказал Сива. — Иначе позавчера отобрал бы у меня весь кошель.

Наемник просидел в кормильне до самого закрытия, неспешно потягивая пиво, и даже помог Альку выпроводить последних гостей. Те при виде двойного набора кулаков решили не искушать судьбу, покорно рассчитались и ушли-уползли.

Где саврянин живет, Сива не спрашивал — успел узнать от служанки, а та от кого-то из соседей тетки Ксюты. Напарники в молчании пересекли погруженную во мрак пустошь, поднялись на холм, усыпанный светлячками-торговцами, и уже подходили к дому, когда наемник не выдержал:

— Отдай мне сабли, а? На кой они тебе, ты ж все равно их не носишь! Небось и рубиться на них толком не умеешь.