Татьяна Турве - Испытание на прочность

"Как же я не заметил, что вышли на Перекопскую? Только что были в парке, ну и дела! Точно, ведьма глазастая…" — заметались по всей голове беспорядочные мысли.

Янка вырвалась вперед, почти что бежала по широкому тротуару, отчего-то пряча от него лицо. "Да что за девчонка такая, слова ей не скажи!" — раздосадовался Богдан, но вслух примирительным тоном окликнул:

— Подожди, не убегай! Я что-то не то сказал?

Она не обернулась, неопределенно затрясла головой — так, что парусом забились за плечами длинные эльфовские волосы — и раскинула в стороны руки. Точно собиралась разом обнять весь мир:

— Добро пожаловать в нашу обычную реальность!

Особой радости в голосе, впрочем, не наблюдалось. Неужели расстроилась? Отчего? Ну что за девчонка такая, все у нее шиворот-навыворот!..

— Что там в парке было? Ты что-то поняла?

— Ничего не было! Головку напекло, — преисполненным сарказма голосом отозвалась Лялька и, задрав голову, принялась на ходу изучать нависшее чернильными тучами небо. Два раза чуть не споткнулась на ровном месте, Богдан еле успел ухватить ее за локоть, пряча улыбку — та расползлась в прямом смысле от уха до уха. А Яна нисколько не смутилась от своей неловкости, непринужденно сообщила:

— Освещение такое прикольное! Что-то в пространстве происходит, я чувствую. Что-то должно случиться…

— Дождь сейчас случится. У тебя зонтик есть?

— Какой еще зонтик? За кого ты меня принимаешь?

— Я так и думал, — не удержался он.

Янка сию же минуту надулась:

— Очень смешно!.. — и остановилась на полушаге, в ужасе прикрыв ладонью рот: — Я этюдник забыла!!!

— Быстро в парк! Тихо, без паники.

Послушалась беспрекословно, чудеса да и только! Все эти эзотерические понты в мгновение ока с нее слетели и он, Богдан, сразу же стал главным, ведущей силой. Для верности взялись за руки и ломанулись прямиком через высокие кусты боярышника с красными ягодами и длиннющими сухими колючками. Янка не жаловалась, лишь тихонько поскуливала по дороге, как напуганный щенок:

— Там краски новые, папа привез…

Этюдник был на месте, лежал в точности там, где его легкомысленно бросили. Яна ринулась к нему со всех ног, встала на колени на присыпанную листьями землю, не жалея джинсов, и с непередаваемо счастливым лицом прижала к груди. Словно не веря своему счастью, торопливо раскрыла, выудила из бокового кармана широкую папку и принялась ворошить внутри кипу акварельных рисунков и набросков карандашом, проверяя, все ли цело. Богдан успел разглядеть множество женских лиц, неуловимо похожих на нее, Янку: с удивленными круглыми глазами, мягким овалом лица и чуть припухшими детскими губами. (Только волосы везде разной длины, а так почти тютелька в тютельку.) Еще пару раз промелькнуло что-то похожее на Галю, профиль и анфас в нескольких ракурсах, и недорисованная физиономия того самого байкера Сережи из кафе. Вот эту последнюю Богдан рассмотрел хорошо.

Лялька явно не горела желанием показывать ему плоды своего творчества, ревниво прикрывала папку плечом и растопыренными длинными пальцами. Потом все же сдалась с неохотой (спаситель ведь, как-никак!), только уточнила самокритично:

— Папа говорит, что я каждый раз себя рисую. И ничего не себя!.. Смотри, ведь отличается?

— Да Винчи, — виртуозно уклонился от ответа Богдан. Янка непонятно отчего возмутилась:

— Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках!

— Меня нарисуешь?

Она по своей старинной привычке ничего не ответила, только благосклонно улыбнулась, прикрыв глаза ресницами. Да и вообще заметно повеселела: с прежней своей мечтательной улыбкой пробормотала, глядя на живописно разбросанные по увядшей траве рисунки:

— Странно… Кажется, я давным-давно тебя знаю.

— Мне тоже. Знакомы сто лет.

— Триста, — поправила она с забавной уверенностью.

— Это что, фишка про прошлые жизни?

Янка опять не удосужилась ответить, улыбалась чему-то своему, невидимому. И заговорила точно в забытьи, неудобно сидя на корточках и заглядывая ему в лицо сбоку и немного снизу, как доверчивый большеглазый ребенок:

— Такое чувство бывает… Идешь по улице и все вокруг родные, каждый прохожий. Если посмотреть, сколько раз мы вместе рождались, за сотни тысяч лет на Земле… Получается, я всех знаю, и каждый был моим братом или сестрой, или другом, или… — она чуть запнулась. — Все мне родные, понимаешь?

Богдан понимал. Ну, что все подряд родные — это перебор, а про нее, Ляльку, сомневаться не приходится — своя. Даже чудачества ее не раздражают, а прямо-таки умиляют — ну и въехал же по полной программе! Сам от себя не ожидал.

— Когда все это вспомнят, не будет ни войн, ни ссор… какой смысл, если мы одна семья? — Помолчав, Янка добавила уже совсем другим, почти что извиняющимся тоном, искоса поглядывая на него из-за упавших на лицо волос: — Вообще-то обычно я нормальная, просто день сегодня особенный.

— Ты? Нормальная?..

Обидевшись с новой силой, она с оскорбленным видом принялась выдирать у него из рук свои рисунки. Пришлось для приведения в чувство деликатно пощекотать по ребрам, извлекая при том целую гамму разнообразных звуков — в основном хохот и пронзительное пищание.

— Вот где твое слабое место!

Чинно проходящая мимо престарелая пара затормозила шаг, и строгого вида бабуля в темно-сером плаще и белом вязаном берете принялась их напутствовать:

— Шли бы домой, нечего на земле валяться! Холодно… — и заворчала еще что-то неразборчивое, но явно неодобрительное.

— Дело молодое, не замерзнут, — бодро кашлянул ее спутник, шустрый старикан в наглухо застегнутом пальто с поднятым воротником из искусcтвенного меха. И Богдану представилась уникальная возможность лицезреть, как этот благовоспитанный ребенок густо краснеет прямо у него на глазах, сантиметр за сантиметром.

По молчаливому согласию на Перекопскую решили больше не идти — одного раза хватило с головой, — вместо того свернули в сторону Площади Свободы. В небе громыхало и грозно поблескивало целой серией молний, но дождь все не начинался. А они не спешили, напротив, — не сговариваясь, с каждым метром замедляли шаг. В результате ползли как процессия улиток.

"Неужели это всё?.." — едва ли не с ужасом думала Яна. Что думал в это время Богдан, оставалось сокрыто мраком. (Причем без всяких там высокопарных метафор, прямым текстом — с освещением боковых улочек у них в Городе туговато.) ВИдение на этот раз забастовало: видно, перетрудилось и решило взять до конца вечера отгул без уважительной причины.