Анатолий Гончар - Судьба. На острие меча

Топот ног и грохот плохо подогнанных кольчуг я услышала, когда мы только начали подниматься по лестнице, ведущей с нижнего тюремного уровня. Видимо кто-то из тюремщиков обнаружил трупы и поднял тревогу.

— Обопрись на моё плечо.

— Что? — переспросил Тёрм, не сразу сообразив, что именно от него требуется.

— Обопрись, спрячь лицо, — объяснять и рассусоливать, что к чему у меня не было времени.

Тёрм, наконец-то поняв, что от него требуется, обхватил меня за плечи и, опустив лицо вниз, тут же повис на мне всем своим весом. Я даже подумала, что он потерял сознание, но нет он нашёл в себе силы подниматься дальше.

— За нами гонятся, внизу бунт, преступники сбивают замки, нам едва удалось спастись! — выпалила я скороговоркой, решительно протискиваясь сквозь ряды бегущей вниз стражи.

— За мной! — гордо подняв над головой палицу, выкрикнул мчавшийся впереди всех десятник. И не удосужившись даже расспросить, кто я такая, побежал вдоль по коридору. Надеюсь, пленникам удалось освободить достаточно много народа, чтобы этому десятнику не пришлось долго мучиться. В том, что озлобившиеся люди сомнут эту немногочисленную группу, я не сомневалась.

Лестница кончилась, но не успел стихнуть топот ног от первого отряда стражников, когда из широкого верхнего тоннеля прямо на нас вывернула такая же немногочисленная, но уже гораздо лучше вооружённая орава. Командовали ими два дюжих мужика одинаково одетых, с одинаковыми капральскими наклёпками на нагрудных латах.

— Пропустите воительницу с раненым, — скомандовал первый, разглядев одетую на мне форму. Второй оказался сообразительнее. Он наклонился к повисшему на моём плечу Тёрму.

— А ну кось покажи своё лицо? — эти слова стоили ему жизни. Мой клинок войдя в капральский живот чуть ниже брони распорол вздрогнувшее от боли сердце. Крик замер на губах капрала. Рывок вверх, и распарывая брюшину, меч взлетел в направлении стражника, следовавшего за капралом. Незадачливый командир в последних судорогах, хватая ртом воздух, повалился на пол. Рубанув по рукам ближайшего стражника, я шагнула вправо, прижимаясь к стене и оттесняя камерлинца за свою спину. Рассчитывать на обессилевшего Тёрма не приходилось. Мне повезло лишь в одном — привыкшие к вялому сопротивлению пленников и не видевшие шишек даже в учебных боях стражники бросились на меня всем скопом, совершенно не заботясь о собственной защите. Двумя взмахами меча мне удалось уменьшить их силы на треть. Оставшиеся шесть стражей во главе со спрятавшимся за их спины начальником, напуганные участью своих товарищей отступили назад и теперь молча таращились на трупы своих товарищей, не спеша ни отступить, но и не решаясь напасть.

— Послушайте, — Тёрм говорил негромко, но отчётливо, — вы вольны как и прежде пытаться нас задержать и умереть. А вольны и следовать тем же путём, каким следовали раньше, — я внимательно слушала полковника, не понимая, к чему он клонит, — мы ведь могли и не встретиться, ваши товарищи погибли в схватке с другими заключёнными. А что касается нас, то пусть другие, а не вы испытают своё счастье…

Я понимала, что он несёт полную ерунду, но они послушались. Не сговариваясь, стражники шагнули к противоположной стороне лестницы и, едва не задавив спинами своего командира, освободили нам проход. Тёрм умел убеждать, но с другой стороны и пять окровавленных трупов за считанные секунды боя кого угодно могли сделать сговорчивее.

— Уходите, — я указала кончиком меча на ведущую вниз лестницу. Стоявший впереди всех тюремщик нервно икнул и, наращивая скорость, загромыхал сапогами по каменным ступенькам лестницы. Остальные последовали его примеру. Придавленный и выглядевший весьма помятым капрал, ковыляя, последним опасливо покосился на мой окровавленный меч и прибавил скорости. Нам тоже надо было спешить. Судя по всему, по тревоге поднялся весь гарнизон тюрьмы.

— Сам сможешь идти?

Тёрм кивнул и, хромая сразу на обе ноги, двинулся за мной следом. Тяжелая палица, притороченная к поясу, больно била его по колену при каждом шаге, но даже на то, чтобы просто придерживать её рукой у него уже не хватало сил. Я могла бы помочь нести её, если бы не одно но: ни один воин, ни один стражник никогда добровольно не расстанется со своим оружием, даже будучи при смерти. Выпустившего оружие из руки ждало неминуемое наказание. Попытку прорваться тайным ходом через дворец я не держала даже в мыслях — это чистое безумие. Появись я во дворцовых коридорах с подобным оборванцем, каким выглядел сейчас Тёрм, к нам тут же бы сбежалось сотня-другая стражниц. Уж кому, как не мне, было это знать? И потому мы бежали дальше по тюремным коридорам, постепенно поднимаясь к верхним ярусам, где я надеялась выбраться на свободу через одно из ответвлений главной галереи — Ворота скорби. Место не самое охраняемое, ибо далеко не каждый проходящий через эти ворота радовался своему выходу. Дорога ведущая из этих ворот прямиком вела к длинным рядам виселиц и плах, густо усеивавших лобную площадь. За побег из тюрьмы наказание было только одно — смерть. И потому нормальный человек инстинктивно избегал этого направления. Бежать туда, где всё напоминало о смерти, психика истерзанного в тюрьме человека отказывалась начисто.

Я всегда думала, что десяток стражников, охранявших эти ворота, набирался в основном из старых, заслуженных тюремщиков, обрюзгших и растолстевших от безделья и обильной выпивки. Я точно помнила, что обычно на посту оставалось не больше двух часовых, остальные либо дрыхли, либо резались в карты в расположенном в полусотне метров от ворот караульном помещении. На это я и рассчитывала, надеясь справиться с этими двумя без лишнего шума и смертоубийства. Но сегодня нам не повезло с самого начала — у выхода поджидал почти весь десяток полностью вооружённых и одетых в броню стражников. И это были не желторотые юнцы, впервые взявшие в руки оружие, и не скороспелые вояки, твердо уверовавшие в свою неуязвимость, передо мной стояли настоящие ветераны, убелённые сединами, располневшие и от того слегка неуклюжие, но опытные, взматеревшие не в одном десятке схваток с совсем не игрушечным противником. Они не спешили нападать, понимая, что отступать нам некуда и, значит, мы будем драться, до последнего прорываясь вперёд. И пока центр оставался на месте, фланги начали своё неспешное продвижение, охватывая и замыкая нас в кольцо. Всё это они делали спокойно, без единого лишнего движения, стеной монолитного строя, страшного в своей молчаливой угрюмости.

— Атакуй, — шепнул Тёрм, и я почувствовала, как он осторожно, едва видимым движением отнял руку от моего плеча, давая тем самым свободу движения. Я прыгнула. Огромным скачком преодолев разделяющее с противником расстояние, ударила ближайшего остриём меча, метя в незащищенную бронёй шею. Но мой удар не достиг цели. Толстый, морщинистый солдат, назвать его тюремщиком не поворачивался язык, резко наклонился вправо, и я едва удержалась, чтобы не пролететь дальше, напарываясь на остриё его короткого валигримского меча. Мне повезло, я сумела остановиться. Отпрыгивая назад, я ожидала удара, но его не последовало. Нет, они не игрались со мной, как играется с пойманной мышью сытая кошка, нет, они прекрасно видели, что перед ними королевская воительница, лучшая из лучших и, отдавая себе отчёт в моей силе, ни в коей мере не хотели рисковать. И вместо того, чтобы сразу же атаковать, неспешно дожидались, когда фланги сомкнуться за моей спиной. На рухнувшего Тёрма они не обращали никакого внимания.