Лили Сэйнткроу (Сент-Кроу) - Ревность (ЛП)

— Я глава Братства! — Анна рванулась вперед, послышался шелест юбок, и она протолкнулась мимо своих дампиров. — Это же Рейнард! Он предатель! Он сын Сергея!

Боже, она действительно ненавидит его. Я сосредоточилась на том, чтобы избавиться от головной боли, которая грозила проглотить меня.

— Также в рамках Кодекса, он в праве просить полного Судебного разбирательства, миледи, — тон Брюса был обманчиво мягким.

— Тогда надо созвать Совет. Мы проголосуем.

Брюс выпрямился. Его подбородок немного поднялся.

— Это не вопрос голосования. Но если вы любой ценой хотите созвать собрание, то пожалуйста. Хотя нам придется подождать, пока миледи Дрю не сможет присутствовать или определять полномочия.

Я подумала, что мне следует запротестовать, но Леон потряс головой. Только немного.

Я только хотела увидеть Грейвса. Мне в голову пришла мысль, что он помог бы уладить это. Или, по крайней мере, если бы он был здесь, я могла бы освободить голову и знала бы, что все будет хорошо, когда я проснусь.

Если бы могла, я бы попросила его лежать на кровати рядом со мной и просто дышать. Таким образом я бы знала, что все хорошо.

Тогда действительность ударила меня.

Он, вероятно, ушел, сделал именно так, как я хотела. Он, вероятно, устал от всего этого, от меня и покинул меня. Я обещала не уходить без него, но он не обещал.

— Она не подходит для Совета, — зубы Анны были стиснуты так сильно, что, вероятно, словам трудно было выходить. Красные искры, вращаясь, танцевали в ее зрачках. — Брюс, ты не можешь...

— Могу и сделаю. Она светоча; у нее есть право. Помните? Ваши собственные слова дают о себе знать, миледи. Думаю, вам лучше вести себя тихо. Тем более, что я намерен полностью расследовать обвинения Кристофа. Я не подписывал директиву, чтобы поместить миледи Андерсон ко всем ученикам.

— Предатели! — прошипела она. — Все вы. Предатели!

— Ты разбрасываешь это слово так часто, — Кристоф наклонился вперед, перемещая весь свой вес на пятки. Я узнала эту позицию. Папа выглядел также, когда выбирал кого-то для драки. — Интересно, почему так?

— Ты и твоя маленькая сучка...

Я скользнула в сторону, проигрывая битву с тьмой. Леон поймал меня и, по крайней мере, не причинил мне боль.

— Подерешься позже, — сказал он через плечо. — Или, по крайней мере, позволь мне убрать ее отсюда. Ради Бога, она даже не прошла становления!

Глава 24

На этот раз Огаст не выказал желания уехать, когда пришел сумрак. Вместо этого он уселся на древний диван в цветочек, курил, заряжал обоймы и смотрел телевизор. Он переключил его и заиграло черно-белое кино, свет мерцал по всей поверхности. Я села на другой конец дивана, складывая белье для стирки. Он принес две большие сумки белья из прачечной, и в то время я была рада, что не придется тащиться туда, я чувствовала себя странной из-за того, что кто-то еще стирал мои трусики.

Только раз или два Огаст разрешил мне выйти с ним в солнечный день, чтобы больше не позволять мне выходить из дома. Он делал бутерброды, или мы ели омлет. У меня начиналась чесотка, и если бы папа не сказал мне оставаться на месте, я бы, по крайней мере, пробиралась ночью на крышу. Просто, чтобы подышать свежим воздухом. Все киноплакаты смотрели на меня пустыми глазами.

Здесь даже не было растений. По крайней мере, я смогла бы общаться с филодендроном или чем-то еще. И недостаток солнечного света начинал угнетать меня. Я лежала перед спальным окном, глядя вверх и сильно желая солнца. Но все было серым, небо угрожало разразиться снегом. Я начинала думать, что солнечный свет — это что-то, что я придумала.

Я подняла одну из футболок Огаста. Рваные отметки когтей разрезали тонкую ткань. Удивительно, что он оставил ее.

— Что это было?

— Это? Просто одна проблема на Манхэттене, — он складывал пули в крепление, они гладко скользили туда. Ему не надо было смотреть, пока он работал. В пепельнице догорала короткая русская сигарета, и я сморщила нос. На экране, очень молодой Марлон Брандо

[27]

сидел на качелях и примерял белую перчатку девочки, смотря на худую, красивую блондинку. — Загнал их в угол на лестничной клетке. Темная работенка, — Огаст опустил это крепление и поднял свободное. Мышцы перемещались под кожей рук, оголенных футболкой Rolling Stones.

Темная работенка. Что означало, что мне лучше не знать о ней. Я кивнула, зная, что он увидит движение своим периферийным зрением. Он бросил рубашку в кучу одежды. У него действительно была древняя швейная машинка, и я начала зашивать ту одежду, которую еще можно было зашить. Обычно материал маек слишком тонкий, чтобы нормально залатать, но я попробовала. По крайней мере, мне не надо было просить дважды, что покупать — каждый раз он покупал именно то, что я просила. Кроме хлеба. Он никогда не приносил чертов хлеб!

Мои руки двигались неосознанно. Я сложила так много белья, что не обращала ни на что внимания. Огаст использовал странный кондиционер для белья; от него пахло лимоном.

— Сделаешь громче? Я не слышу.

— Только чуть-чуть. Это не очень хорошая часть для впечатлительной, молодой девочки, — последнее слово прозвучало, как «дойвочки». Его губы растянулись в широкой, тревожной усмешке. Если бы я не привыкла к нему, я бы почувствовала момент неловкости. Но это был Огги. Он, казалось, был рад морщить лицо самыми возможными, странными способами. Только, чтобы смягчить ситуацию.

Я сложила пару джинсов. Кровь отлично смоется, если вы замочите белье в холодной воде. Даже навоз отмылся с коленок. Конечно, пятна были свежими, когда мне дали джинсы.

— Хочешь кофе? — что значило «ты собираешься на вылазку сегодня ночью?» Но я не решалась спрашивать, в случае, если он все-таки уйдет. Тогда я бы чувствовала, будто заставила его сделать это, а я бы бродила по крошечной квартире, убирая вещи или освобождая место для тренировок тай-ци, желая выбраться отсюда и убежать. Даже простая прогулка в винный погреб на углу, чтобы купить жевачку, была бы прекрасной. Но нет. Огаст больше не брал меня с собой, бормотал что-то о запахах. Я была вполне уверена, что не обижусь насчет этого: я принимала душ каждый день. Поэтому я больше не задавала вопросов, просто продолжала просить его принести домой белого хлеба, чтобы я могла сделать сэндвич с арахисовой пастой и джемом. Я жаждала этого сэндвича так сильно, что вы не поверите.

Я уже чертовски устала от омлетов!

— Нет, спасибо, — наконец ответил он. — Ночью остаюсь.

— О, хорошо, — я нашла свою пару джинсов и быстро сложила их, затем сложила одну из фланелевых рубашек Огаста. Я предложила погладить вещи, но у него было странное выражение на лице, и он сказал не надо. Я сделала все по-своему, но когда он пришел домой и увидел все, то забрал утюг и спрятал его куда-то.