Александр Сальников - Революция 2. Начало

— Этот, что ль, твой попутчик? — подозрительно глядя на Шломо, спросил у Бессонова рабочий. — Что-то рожа мне его не нравится!

— Это проверенный соратник! — заверил его Бес. — В строю с девятьсот третьего!

— М-да? — железнодорожник недоверчиво прицокнул, но все же помилосердствовал: — Дуйте к Великокняжескому. Сейчас «фиточку» раскочегарим и подадим.

— Давай, братишка, только быстрей, ага? — Бес выпустил из объятий вагонника. — А то мы тут с товарищем уши потеряем.

Рабочий сплюнул на снег и растворился в темноте.

Через час паровоз серии «Фита» чинно подкатил к перрону Великокняжеского павильона.

— Залазь давай! — высунулась в окно знакомая чумазая рожа.

Бессонов проворно вскарабкался в кабину и протянул Соломону руку.

— Что ты им посулил? — прошептал Шломо, ежась под недобрыми взглядами кочегара и машиниста.

— Победу мировой революции, — не моргнув глазом, ответил Бес, — в перспективе. — Потом довольно осклабился и добавил: — А покамест — ящик «Английской горькой».

Паровоз лязгнул сцепкой и оставил грузовой вагон. Рождественский осмотрелся. На удивление, Керенского не было. Вместо него по перрону спешил незнакомый мужчина лет сорока. Гражданская одежда не могла утаить его военной выправки.

— Рождественский? — широко улыбнулся он. — Сергей Петрович?

— Так точно, — хмуро оглядел его подполковник. Оружия при незнакомце вроде не было. — С кем имею честь?

— Я от Керенского, — вместо того чтобы представиться, выпалил он. И тут же исправился: — Коровиченко. Пал Александрыч. Александр Федорович просили вас встретить.

— А где он сам? — не двинулся с места Рождественский.

— Захворал, — печально ответил Коровниченко. — Идемте. Я на моторе.

— Один момент. — Сергей Петрович повернулся к путейцу, подряженному еще в Царском для охраны. — К вагону никого не пускать! Головой отвечаешь, понял, Михай?

— Не сомневайтесь! — поправил за плечом винтовку железнодорожник. — Все будет в аккурате!

Рождественский погрозил ему кулаком и зашагал за Коровниченко.

Павел Александрович не солгал. Пролетев Литейный и Шпалерную, машина остановилась у знакомого дома на Тверской улице.

Дверь Рождественскому открыла Ольга Львовна.

— Как хорошо, что вы пришли! — всплеснула она руками. — Саша о вас только и говорит!

— Как он? — скинул пальто Рождественский.

— Лихорадит, — печально ответила Ольга Львовна. — Ваша политика уже один раз чуть не стоила ему жизни! Он себя совершенно не бережет!

Рождественский деликатно промолчал.

— Оленька, это он? — послышался слабый голос. — Сюда его веди!

Керенский лежал под байковым одеялом. На голове его покоился компресс. Лицо Александра Федоровича осунулось, заострилось. Глаза болезненно сверкали.

— Ну что вы мне скажете, Сергей Петрович? — бледно улыбнулся он. — Привезли?

Рождественский присел на край кровати.

— Не беспокойтесь, Александр Федорович. На вокзале. Я выставил караул.

— Вот и славно. — Лицо Керенского разгладилось. — Придется вам без меня все там обыскать.

Рождественский с готовностью поднялся.

— Ну что вы, друг мой. — Александр Федорович прикрыл глаза. — Не нужно делать этого прямо сейчас. Поешьте хотя бы с дороги. Оля, — позвал он. — Накорми нашего странника.

Желудок Рождественского застонал. Сергей Петрович только сейчас понял, как сильно голоден.

— Вон он, ваш грузовой, — уверенно ткнул в стекло закопченным пальцем машинист.

Соломон прилип к окошку. Возле зеленого вагона маячил одинокий часовой. Завидев медленно подкатывающий паровоз, он сдернул винтовку с плеча и заспешил навстречу.

«Фита» пшикнула клубом дыма и встала.

— Вы какого лешего тут делаете? — грозно спросил покрытый инеем железнодорожник и передернул затвор.

— Михай, ты, что ль? — высунулся из кабины машинист.

— Петруха! — расплылся в улыбке охранник. — Вот свезло так свезло. — Караульный уже забросил за спину «мосинку» и лез в паровоз. — Думал, уже окоченею тут насмерть. — Михай присел у топки и разом занял остаток свободного места в кабине. — Табачком не богаты, браты? — потер он широченные ладони.

Бессонов лучезарно улыбнулся и вынул из кармана полушубка серебряный портсигар.

— Угощайтесь, товарищи! Отличный табак! Аглицкий!

Мозолистые пальцы расхватали папиросы. Через минуту кабина наполнилась богатырским храпом.

— Ну вот, — захлопнул портсигар Бес. — На водке можно сэкономить. Шломчик, глянь-ка по углам, у них тут фомочки, часом, не завалялось?

Соломон ответил не сразу. Он пристально вглядывался в едва пока различимую фигуру в полумраке дебаркадера. Пальцы Шломо мелькали, ловко привинчивая «жоржа» к дулу парабеллума.

— Бери винтовку, Бес, и дуй к вагону, — тихо скомандовал Соломон. — Фомку нам уже принесли.

Бессонов сжал оружие и выглянул из-за Шломо. Держа в одной руке керосиновую лампу, а в другой короткий ломик, к вагону приближался здоровенный бородатый детина.

— Это еще кто? — от души удивился Бессонов.

— Рождественский его фамилия, — процедил Соломон. — Чеши, говорю! Скажешь, этот вон, — кивнул Шломо на храпящего караульного, — по нужде отошел. Сам не лезь — пол-Питера стрельбой перебудишь. Как зайдет в вагон — свистни.

Бес кивнул и, подхватив дареную шапку, выскочил из паровоза.

Рождественский шел по перрону Императорского павильона. Звук его тяжелых шагов канонадой отдавался от свода пустого дебаркадера и бил по ушам. Сердце противилось предстоящему злодеянию. На душе было муторно.

Застекленный ангар кончился, перешел в простой навес. Ледяной ветер, словно поджидавший подполковника, тут же щелкнул по носу, сбил дыхание.

Поганое чувство грызло Рождественского. Мысли крутились вокруг адского пламени и смертных грехов.

За оставленным у перрона вагоном виднелась в темноте черная громада паровоза. Сергей Петрович прибавил ходу. У товарного его ждал еще один сюрприз.

— Ты еще кто? — смерил взглядом рябого путейца Рождественский. — А Михай где?

— До ветру отпросился, — тряхнул рыжей козлиной бороденкой новый караульный и глуповато улыбнулся. — Я за него.

Рождественский глянул на дверь вагона и успокоился — пломба была на месте.

— Ну, раз ты за него, — вздохнул Сергей Петрович и протянул охраннику керосиновую лампу, — займись вот.

Пока тот чиркал спичками и крутил фитилек, Рождественский сломал печать и украдкой перекрестился. Поднатужился, отодвигая дверь, и замер перед черным нутром вагона.