Алёна Кручко - Полуночные тени

Ну вот! Зиг, хмырь болотный, ты правда не понял или просто устал дуру-девку успокаивать?

— Я не о том! Что мне делать со всем… со всей этой жутью? «Выспись»! Да я же теперь глаза закрывать побоюсь!

— Ты о богине?

Нет, о прошлогоднем снеге! Я чуть не расплакалась — уже не от страха, с досады.

— Зиг, уж кто-то, а ты должен понимать… Кто я против нее? Если она захочет…

— Я ведь говорил тебе. Не бойся, не поддавайся, живи как жила. Служба богам — дело добровольное, заставить тебя она не сможет. Давить, пугать, просить — да… а ты не слушай, вот и все. Ваши дела кончены, вы в расчете.

— Тебя послушать, — вздохнула я, — так и беды никакой, сплошные девичьи бредни…

Зиг застонал.

— Боги великие, ну вот как тебе растолковать…. девочка, бед в нашей жизни хватает что с богами, что без богов, толку ими заморачиваться? Сама на себя не накликай, вот и все! Остальное не в твоей власти, а значит, и думать не о чем.

Успокоил, нечего сказать!

— Извини, Сьюз, ночка выдалась тяжелая. — Зиг поднялся, зевнул. — Ты как хочешь, а я посплю.

— Постой! Послушай, Зиг… а почему ночью ты не сказал… ну, об этом?

Прежде чем ответить, заколдунец обвел взглядом двор.

— Я подумал, ты вряд ли обрадуешься, если напомнить Анегарду, какой ценой его спасли. Да и сны твои — он ведь не знает, верно?

— Верно, — прошептала я. — Спасибо, Зиг…

— Все будет хорошо, Сьюз, — он улыбнулся и ушел, а я осталась сидеть. Мне хотелось поразмыслить без помех.

Гарник поднялся уже через три дня, хотя бабушка такой прыти не одобрила. Анегард и вовсе лечился на бегу; он исхитрялся за день побывать в каждом уголке замка, и временами казался вездесущим. Я знала, он боится новой каверзы со стороны Ульфара и его мага. Но даже свои страхи братец умудрился обратить к пользе: я видела, хозяйская дотошность молодого барона ободряет запертых в стенах замка селян. Думаю, он знал, что делал.

Что касается Зиговых заколдунцев, все остались живы-здоровы, но удивляло другое: после той ночи они изменились. Пропала пугавшая людей текучесть облика, исчезли звериные черты. Зигмонд говорил, что сила осталась при них, и уверял, что при необходимости запросто выпустит и клыки, и крылья. Но пока что крыльев не было. Ни сам Зиг, ни его ребята внешне теперь ничем не отличались от обычных людей. И стоит ли удивляться, что они были счастливы?

— Как же так? — спрашивала я. — Вы вроде и заколдованными остались, а вроде и нет?

— Колдовство осталось, — объяснял Зиг, — а проклятие ушло. А почему… есть у меня мысли, почему, но какие-то они слишком уж простые. Даже, понимаешь ли, стыдно: триста лет нелюдями мыкаться, когда решение вот оно!

— Да какое же, скажи?!

— Ты помнишь, Сьюз, что со мной было после той ночи, когда…

Он не договорил, но я поняла. И то поняла, что напомнить хотел, и то, что думал о проклятии. Боги великие, как просто! Чужую кровь за себя… или свою — ради другого! Он же сам говорил!

— Зиг… ох, Зиг! Ты же сам говорил! Сам же говорил, что есть жертва и жертва, и…

— Дурак я был, верно, Сьюз? Столько лет, а ведь знал… просто подумать не мог, к себе приложить. Привык считать себя проклятым.

Он рассмеялся вдруг. Подтолкнул меня, кивнул на стог сена за конюшней:

— Гляди, пока мы с тобой в вопросы и ответы играем, умные люди времени на ерунду не теряют!

В сене валялись Анитка и Терес, и по их счастливому виду всякий бы понял, что похитивший Аниткино сердце менестрель наконец-то забыт и отринут.

Ульфар больше не решался нас штурмовать. Но и не уходил. Ждал чего-то. Ждали и мы. Зиговы ребята дважды выбирались за стену — они называли это «поохотиться». Оба раза притаскивали пленных, но те знали о планах Ульфара не больше нашего. Одно только прояснилось — с ним и правда был сильный маг, из столичных, и в войске барона Ренхавенского его боялись до судорог. Все, даже сам барон.

Похоже, прав был Зигмонд: маг тот и впрямь не брезговал жертвовать Хозяйке тьмы чужие жизни.

Перед храмовым днем Анегард объявил, что не выпустит из замка ни души — традиции там или нет, а так рисковать он не намерен. Кто-то из селян начал было возмущаться, но ему быстренько шепнули про Ульфарова мага и кровавые жертвы — Зигмонд позаботился пустить по замку жуткие слухи, хотя Анегард считал, что лучше б люди такого не знали. Баронесса Иозельма — это рассказала на кухне старуха Инора — закатила сыну скандал с битьем тарелок, словно какая-нибудь трактирщица. Сначала требовала сопроводить ее в храм с должным почетом, затем — просто отпустить ("Раз уж ни у кого здесь нет смелости пройти к богам мимо вражеского лагеря, это сделаю я!"), а под конец — хотя бы разрешить помолиться не в четырех стенах, а под открытым небом. "Сидите под замком, любезная матушка, — отвечал Анегард, — искренние молитвы боги слышат отовсюду". Представляю, с какой искренностью после этих слов ее милость проклинала сына! Боги должны были не просто услышать — уши заткнуть!

Вволю посудачив, мы сошлись на том, что выпускать змеюку-баронессу вышло бы себе дороже, так что Анегард решил правильно, хоть это и против сыновней почтительности. Да и Ульфару верить тоже чревато — станет вам блюсти обычаи храмового перемирия человек, приносящий кровавые жертвы, ждите, как же! Как ни крути, Анегард знал, что делал.

Поэтому в храмовый день каждый молился, как умел. Хотя, конечно, бодрости духа это людям не прибавило.

А следующим вечером осада закончилась, как мы не ждали. К замку Лотаров подошли войска короля.

Наверное, зрелище было красивое — флаги, всадники… королевское войско все-таки, не какой-нибудь там наемный сброд! Наверное… Я хотела посмотреть, но кто б меня пустил на стену? Там только караульные, да Анегард с Гарником на площадке над воротами… Так что я стояла в толпе на дворе, стиснутая между бабушкой и толстухой Бертой, и слушала звонкий голос герольда:

— Именем короля, открыть ворота! Его величество Гаутзельм Гассонский самолично разберется в споре баронов Лотарского и Ренхавенского! Славьте королевское правосудие!

Анегард кивнул Гарнику, тот скомандовал, и ворота замка натужно, словно нехотя, начали отворяться. Женщины радовались: конец нудному сидению взаперти, уж король-то разберется, кто прав, кто виноват! А меня грызла странная, мне самой непонятная тревога. Осаде-то конец, но кто окажется в победителях?

Напрасно мы думали, что в распахнутые ворота торжественно въедет король во главе пышной свиты. Первыми вошли солдаты. Их командир сказал что-то спустившемуся вниз Анегарду, тот кивнул, махнул Гарнику.