Марина Дяченко - Ведьмин век

Несколько минут она приходила в себя. Вместо сладкого ветра спертый воздух допросной. Сотни иголочек, покалывающих руки, щеки, лоб…

Она неуверенно тряхнула головой. Зажмурилась, ощупывая собственное лицо; на плечи ее легли жесткие тяжелые ладони:

– Ну, молодец… Не больно?

– Нет…

В училище… в городском бассейне. Когда по скользкой лесенке поднимаешься из прозрачной, синей от хлорки воды, и земное притяжение наваливается на плечи старым, но уже забытым грузом…

Вот так и теперь.

Она переждала в своей нише, где специально для нее поставлена была низенькая трехногая табуреточка. Переждала, пока уведут оглушенную, одурманенную ведьму. Та, конечно, ничего не помнит…

Ивга испытала мгновенную неприязнь. И зависть; рука с иглой – отвратительно. Полет над травами… над верхушками деревьев…

– Ивга.

Она опомнилась. С ужасом отбросила от себя собственные мысли – ведьмино пусть остается ведьме. Ее грехи и свирепые радости были и останутся до последней капли чужими, Ивга – только зеркало… Зеркало не потускнеет, отражая туман. Зеркало не треснет, отражая молнию…

– Ивга…

Ей показалось, что Клавдий огорчен. И озабочен; она попыталась улыбнуться, но не смогла. Спросила без улыбки:

– Что… никакой пользы? Наши сны… ни о чем? Ничего нового?..

Клавдий жадно глотал газированную воду из тонкого стакана; Ивга почувствовала, как сухо во рту. Пустыня.

Он поймал ее взгляд. Виновато пожал плечами, вытащил откуда-то другой стакан, плеснул воды и ей тоже:

– Ивга… Я думаю, мы лучше поймем друг друга, если я объясню. Что мы, собственно, ищем.

Она почему-то испугалась. Подошла и села на подлокотник высокого кресла.

– Ведьмы… разные. Но мы ищем в них общее, Ивга. Нам нужен… общий мотив. Я бы назвал это… схверценностью.

Ивга молчала.

– Если не поймешь сейчас – поймешь потом… Сейчас приведут другую ведьму, и ты попытаешься отыскать в ее побуждениях нечто… вызывающее особый трепет. Желание жертвовать собой. Желание идти следом… Еще пес знает какие желания, я понятия не имею, но они должны быть, Ивга! Чувство… если хочешь, чувство преданной дочери…

– Я устала, – сказала Ивга шепотом.

– Что?

– Я… не могу. Сегодня. Я просто не могу. Я устала.

Она смотрела, как удивление и досада на его лице сменяются обыкновенным огорчением. Потом он со вздохом положил ей руку на плечо:

– Извини… Конечно, отдыхай. Завтра.

Открылась потайная дверь; стоявший за ней парень, один из тех мордоворотов, которые сопровождали Ивгу внутри Дворца, приглашающе отступил в темный коридор.

Ей вдруг сделалось тоскливо. Пусто и одиноко.

– Можно, я…

Он уже думал о другом. Ее вопрос выдернул его из пучины размышлений государственной важности, и потому его бровь поднялась несколько раздраженно:

– Что?

– Можно, я погуляю? – спросила она безнадежно. – Без охраны?..

Некоторое время он смотрел ей в глаза. Потом отошел к стене, и удивленная Ивга услышала щелчок выключателя. И факел сразу же сделался ненужным и нелепым – Ивга и не знала, что в этой комнате возможен такой яркий свет.

Клавдий вернулся. Встал перед Ивгой, она не выдержала пристального взгляда и потупилась.

– Я тебе доверяю, – сказал он медленно. – Ты можешь гулять, пожалуйста, сколько угодно… Иди…

Уже в коридоре, в обществе охранника, пахнущего свежевыделанной кожей, ее догнал окрик:

– Ивга…

Она вздрогнула и остановилась.

– Я пройдусь с тобой два квартала, ты не возражаешь?

Склонялось солнце.

По улицам ходил горячий ветер, смерчиками закручивал пыль, тополиный пух и конфетные обертки. Ивга подумала, что в подвалах Инквизиции все времена года одинаково прохладны и сыры. А вот стайка спортивного вида девчонок, безуспешно ловящих машину на перекрестке, щеголяет бронзовым загаром, таким, который зарабатывается исключительно долгими и нудными часами валяния на пляже…

И дождливое лето все-таки остается летом.

Она вздохнула. Ветер поигрывал короткими, легкими подолами веселых летних женщин – и тупо тыкался в непроницаемую ткань Ивгиных джинсов. И отлетал, посрамленный.

…Ветер. Земля, несущаяся далеко внизу…

В теплый вечер вмешалась одинокая ледяная струйка. Струйка того ночного ветра; Ивга вздрогнула, и струйка исчезла.

– Хочешь мороженого?

Ивга мотнула головой; у нее было впечатление, что Клавдий безостановочно делит в уме многозначные числа. Говорит с ней, думает о ней – и о другом думает тоже. И о третьем…

– Вообще, чего-нибудь интересного хочешь? На пляж? Обновку?

Ивга обреченно вздохнула.

Неудобно отвлекать занятого человека. Кажется, что лицо Клавдия песочные часы, и время, убиваемое на молодую ведьму, совершенно зримо истекает…

Здесь, вне подвала, она ему не интересна. Сейчас он задаст вопрос, ради которого прервал свои важные инквизиторские занятия… Сейчас задаст вопрос, получит ответ и уйдет. В одиночестве Ивга сможет привести в порядок мысли и чувства, побродить по городу, как свободный человек… Сожрать, в конце концов, сколько угодно мороженного. У нее, по счастью, полный карман мелочи.

– Ивга, что тебя гнетет?

Хороший вопрос.

Мимо промчался парнишка на роликах. Выскочил на проезжую часть, вильнул задом перед возмущенно взвизгнувшей машиной, влетел обратно на тротуар и с гиканьем скрылся за углом.

– Тебе очень в тягость то, что ты делаешь? Что я заставляю тебе делать? Принуждаю, по своему обыкновению?

Она кисло улыбнулась.

Он вдруг схватил ее за плечи и резко притянул к себе; она успела испугаться. Она почувствовала на шее его жесткую руку – он, если захочет, запросто может пережать ей сонную артерию…

По месту, где она только что стояла, прокатил другой роликовый парнишка – Ивга успела ощутить проносящийся мимо вихрь и разглядеть огненно-красную кепку со сдвинутым на затылок козырьком. Пацану было всего-то лет тринадцать; в следующую секунду он налетел на железную урну и шлепнулся, проехавшись по асфальту видавшими виды наколенниками.

Клавдий выпустил ее. Она старалась смотреть мимо его глаз.

– Ивга… Скажи, что тебя беспокоит. Это важно.

Его лицо больше не было песочными часами. Ей кажется – или это настоящая, всамделишняя тревога? Его действительно так заботит то, что происходит у нее на душе? Или «это важно» для дела Инквизиции?

– Клавдий, вы любите собак?

– Да, – ответил он сразу и без удивления.

– А кошек?

– И кошек… А что?

– А морских свинок?

– А вот свинок не люблю… И хомяков не люблю тоже. И совершенно равнодушен к рыбкам и попугаям. Что еще?

– Я для вас кошка – или все-таки хомяк? Или подопытный кролик?