Выжигаю имена в сердце своем (СИ) - Светлая Надежда

Сердце гулко отбивало яростные удары.

— Сейчас я не могу сдаться просто так. У меня есть семья. Я ещё должна встретиться с Волибором и провести тысячи дней, таких, как вчера или сегодня, когда мы по-детски ругаемся по пустякам и долго-долго миримся. У меня есть пара прекрасных детей — Лелик и Полея. Лелик обязательно вырастет достойным человеком и будет заниматься тем, что ему нравится, а не тем, что навяжет ему общество. Полее уготовано прекрасное будущее, и я жду, не дождусь, когда смогу поделиться с ней всей любовью этого мира и предоставить возможность мечтать и творить.

Слова со скоростью ветра вылетали из тонких уст.

— У меня есть я, которая хочет повидать этот мир на старости лет и рассказывать об увиденном своим внукам. Я, которая хочет жить. Проживать каждый день в этом отвратительном мире, в где тебя, полусонную, выволакивают из кровати и кричат, что Ассаад в огне. Даже в такие отвратные моменты я хочу жить.

Глаза горели слезами.

— И ты, Маркус О Де Фоль, сын Марфы О Де Фоль и брат Волибора О Де Фоль, будешь жить и продолжать сражаться. Ради себя. Ради семьи. Так вставай же на ноги и начни действовать. Бери меч и сражайся.

Лада была права. Каждое произнесённое ею слово выражало протест против бездействия против передачи жизни в руки случайной удачи. Ей было ради чего сражаться, и сейчас она, будучи безоружной, с ребенком на руках и не имея базовых навыков защиты и противоборства, показывала завидное желание выжить наперекор всему. Серому кардиналу, что направил оружие на Ассаад. Пешкам в этой нешуточной игре, выполняющим за него грязную работу. И всепоглощающему страху, взывающему к первобытным инстинктам.

Собрав в охапку близких людей, Маркус поочерёдно поцеловал макушки племянников и напоследок вгляделся в лица дорогих сердцу людей. На волоске от нервного срыва, с нерешительностью и беспокойством в глазах, но всё ещё живых, не прекращающих борьбу с судьбой.

Расчехлив меч и удобно взяв за рукоять, Маркус повернулся к друзьям спиной, чувствуя их невидимую поддержку и готовность сражаться до последнего, и пошёл вперёд.

— Вам лучше добраться до убежища в сохранности, иначе камня на камне не оставлю, но доберусь до смельчака, что посмел напасть на Ассаад.

— Да прибудет с тобой богиня войны, — Ян с Ладой наблюдали за уверенным шагом мечника, пока, он не оказался в танце мечей.

Сконцентрировав всё внимание на своей персоне, Маркус умело лавировал в нескончаемом потоке воинов с обеих сторон, прочищая путь для Лады с детьми и Яна. Вспоминая человеческую гордыню, жадность и алчность, мечник направил всю накопленную злость в свой клинок, не оставляя врагам ни малейшего шанса на отступление.

Чаша весов медленно начала склоняться на сторону защитников города-государства, вынуждая врагов сменить тактику ближнего боя на дальний. Лучники, нашедшие укрытия в кирпичных и каменных зданиях, направили стрелы в очаги сражения, смертоносным градом сбивая собственных же людей, не ведая жалости ни к своим, ни к чужим. Подобно швейным куклам с бессчётными иглами, воткнутыми в них, защитники упорно продолжали защищать магов, прикрываясь деревянными щитам. Раскрывая местоположение пешек, ассаадцы, закончившие с распределением по укрытиям мирных жителей и отправившиеся на поиски преступников, врывались во вражеские временные убежища и с особой страстью лишали их жизни.

Дело начало принимать благоприятный для островитян оборот, и Ян с Ладой немного успокоились, как вдруг чистый звук летящей стрелы пронесся мимо уха наримца. Он мгновенно отыскал взглядом впереди бегущую девушку, переходящую с осторожного бега на стремительный. Детские руки, с трудом державшиеся на шее Лады, медленно расслаблялись. Маленькое личико, прежде не смеющее закрывать глаза, коснулось тела матери. Жалобный плач донесся до слуха взрослых, молившихся всем богам о скорейшем окончании этого кошмара наяву.

— Мама, больно, — проклятая стрела впилась в основание шеи, проливая капельки крови на одежду Лады. Мертвой хваткой вцепившись в Полею, которая норовила выпасть из рук матери, девушка, не разбирая дороги, бежала вперёд, боясь упустить считанные секунды, что могли стоить семье О Де Фоль бесценной жизни.

— Девочка моя, скоро нам помогут. Осталось совсем чуть-чуть, — страх сковывал тело. Превозмогая надвигающийся приступ паники, что неотступно подкрадывался всё ближе, Лада раз за разом повторяла себе: «Вперёд, вперёд, вперёд. Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся».

Лёгкие жгло раскаленным железом, голова медленно мутнела. Скрежет стали о сталь, хруст раздробленных костей, мученические стоны. Всё блекло, но перед глазами, подобно красному флагу, маячил хрупкий островок надежды в виде убежища.

Спасение было близко.

— Ещё немного, Полея. Мамочка скоро поможет. Ещё немного, — холодная тишина заполнила мир. — Полея, солнышко родное, отзовись. Доченька?

Остановившись посреди разверстого ада на земле, Лада трясущимися руками оторвала от себя безвольное тело. Глаза, что только сегодня с утра вымаливали у матери лишнее лакомство, были спокойно прикрыты. Тонкие руки, подобно двум надломленным колосьям ржи, развевающимся на слабом ветру, свисали по бокам.

Лада смотрела на орудие убийства, что так неправильно, неуместно выглядывало из-за ворота бордовой ночнушки, словно зная, что не имело права отбирать юную жизнь. Стрела, в отличие от своего бездушного хозяина, чьи мысли и действия не знали совести или страха, осознавала, какой непомерный грех она совершила. И, тем не менее, мёртвой хваткой удава вцепилась в бездыханное тело, не отпуская до последних кротких вздохов.

И мир сузился до одного клочка земли.

Присев, Лада медленно сокрыла тело девочки от порывистого ветра в своих объятиях, обращаясь с ней трепетно и нежно, как с тонкой ледяной корочкой на поверхности рек и озёр ранней зимой. Заправив за ухо выбившуюся прядь, мать убаюкивающими движениями медленно покачивалась назад и вперед, прижимаясь обескровленными губами к вспотевшему лбу девочки. Всхлипывая и тут же прикусывая внутреннюю часть щеки, мать отказывалась поверить в свою утрату. Оторвавшись от лица девочки, Лада легко дотронулась дрожащими руками до спутавшихся волос, прошлась по курносому носику, тонким бровям и уголкам глаз. Зелёных глаз. Её, Лады, глаз.

Совладав со слезами, мама Полеи подарила последнюю улыбку оставшейся навечно юной дочери, стремясь сохранить её светлый лик в уме.

— Хочешь, я спою тебе колыбельную? Эта колыбельная будет не простая, а волшебная. Все боли пройдут, а мечты станут явью. Больше не придётся бояться страшных таракашек. Ты сможешь кушать столько сладкого, сколько сможешь придумать. И самое главное, мы всегда будем с тобой. Твой братик, папа и я. Мы будем все вместе. Счастливы и здоровы. А это всего лишь дурной сон, что вскоре развеется с первыми лучами солнца. Позволь же мне спеть для тебя эту песню.

Протяжная мелодия, взывающая к милости плачущего ангела смерти у погребального костра, освещала золотистую ночь. Истерзанными нотами, переливами ласковых слов, глубинной тоской полнилась душа матери. Она обращалась к улетевшей на юг синей птице, спрашивая, нашла ли голубка свое счастье. Молила белого кролика повернуть время вспять, намереваясь отдать ему за это собственную жизнь. Клялась обратиться во впавшего в зимнюю спячку медведя и отомстить за его непроснувшихся собратьев.

Слово за слово, куплет за куплетом, детская песенка оплакивала рано ушедших маленьких детей, не успевших ещё не окрепшей ножкой шагнуть в подлунный мир. Обещала вновь встретиться, позаботиться и заново полюбить в следующей, более мирной жизни свою утрату.

Выдохнув на последней ноте, Лада горько всхлипнула, посмотрела на ночное небо, залитое светом догорающих звёзд, и зашлась в утробном, безутешном плаче. Крупные слёзы капельками хрусталя скатывались по опухшему лицу, осколками разбиваясь о похолодевшие щёчки дочери. Зрение плыло от нескончаемого потока слов, от слишком краткого знакомства с хрупким, драгоценным подарком жизни. Зияющая дыра выедала каждое счастливое воспоминание, оставляя после себя лишь окрашенные в чёрный цвет обрезки.