Бесправыш. Предземье (СИ) - Рымин Андрей Олегович

Подозреваю, что даже на лето Патара не отпустят домой. Пусть его похищение я тогда и сорвал, но теперь он невольник. Не позавидуешь свину. Отметил Единый, что называется. Но мне плевать. А вот извинения и раскаяние в его голосе я хотел бы услышать. Сижу, ковыряюсь вилкой в тарелке, жду, когда на той стороне зала Патар поднимется из-за своего стола. Хочу с ним в дверях ненароком столкнуться. Вдруг продолжит, что начал шептать на боёвке?

Всё. Закончил свин жрать. Самым первым из годников покидает свой стол, топает к вешалкам.

— Чёт, живот закрутило. Пойду я.

— После ужина облегчиться — святое, — напутствовал меня Раст.

Нужник здесь отдельной будкой на одну дырку стоит снаружи, чуть в стороне от входа в трапезную. Туда, и действительно, если только совсем уж приспичит бежать. Холодный и вонючий. Все в тот, что на этаже ходят. Но мне надо, чтобы никто из товарищей не увязался за мной. Впрочем, ужин обычно мы до упора досиживаем. Поднимаемся из-за стола, только когда уже гнать начинают. И все отряды так. Никуда же уже спешки нет.

А Патар меня тоже заметил. И, видно, не против продолжить, что начал — подбирает шаг так, чтобы к вешалкам мы одновременно подошли. Он снимает свои тулуп с шапкой с крючка в трёх саженях от меня. Я не тороплюсь, кошусь взглядом на свина — пусть мимо пройдёт.

— Я подслушал. Он хочет тебя убить. И не только.

Что?!

Так и замер с тулупом в руках. Шёпот рыжего был тихим настолько, что и я-то едва смог расслышать слова, а взгляд всё равно заметался по сторонам в поисках возможных свидетелей. Нет, никого рядом нет. А сердце колотится — жуть просто.

Чего стою? Догнать! Срочно! Патар как раз еле плетётся. Специально даёт же мне шанс с ним ещё раз столкнуться в дверях. Теперь понимаю, почему он не может просто подойти ко мне и поговорить. Тут не про извинения речь. Нельзя, чтобы видели вместе. Патар очень рискует, пытаясь меня предупредить.

Но йок! Неужели, Зимородову даже моей смерти мало? Лину тоже решили того? Похоже, этот гад всё-таки рассказал старшим про свой позор. Но детей-то… Малых ведь не тронут… Или могут? Да нет… Или да?

Я в несколько быстрых шагов догнал свина — и вот он толкает дверь прямо передо мной.

— Ночью за учебкой, — не оборачиваясь, шепчет Патар. — Я всё расскажу. Только не выдай меня.

— После полуночи буду.

* * *

И вот, прокравшись в нужник, я вылезаю в окно. Всё прямо, как в тот раз, когда тайком бегал на встречу с Вионом. Всё, да не всё. Погода сегодня совсем не похожа на ту трескучую морозную тишь, что была тогда. Последним отголоском зимы ближе к ночи закружила снежные хороводы над Градом белёсая вьюга. Снаружи свистит и метёт. Пока окно, потянув за специально привязанную с обратной стороны верёвочку, за собой закрывал, напустил внутрь снега. Надо на обратном пути не забыть подтереть свои мокрые следы будет.

С другой стороны хорошо — такой снег быстро скроет, что кто-то куда-то ходил среди ночи. От крыла годников до учебки совсем рукой подать — Патар, наверняка меня обгонит. Тем более, что я на всякий случай взял по времени приличный запас. Если в двадцать три ещё было слышно как щёлкнула стрелка на башне, но полуночный треньк часов уже съела вьюга. Пришлось про себя минуты считать.

Темнота — хоть глаз выколи. Иду лишь по памяти. Само здание учебки смог разглядеть, когда до него уже оставалось несколько шагов. Знать бы, что вьюга начнётся, можно было бы и не так далеко выбирать место для встречи. Один йок, не подсмотрит никто, не подслушает. Но я понимаю Патара — свин реально сейчас жизнью рискует. Представляю, как ему страшно. Если вскроется, что он меня предупредил, Яков его тоже прикончит.

Хотя, Патара, как раз таки, Зимородову, или, скорее Зимородовым — тут уже явно пошли дела, что затрагивают весь купеческий род — будет гораздо сложнее убить. Это я скоро выйду отсюда, а сын Хвана до лета здесь, считай, просидит под защитой стен храма. Прикончить ученика в школе — это вам не всадить штырь из самострела в тёмном переулке, кому-нибудь в спину. Сюда, и посторонним, кто бы мог такое устроить, нет хода, и от трупа никак не избавиться. За стены не вынесешь — их, в отличие от двора, хорошо охраняют — в промёрзлую землю не закопаешь. Берег моря и тот не настолько отвесный, чтобы сброшенное с кручи тело долетело до воды.

Концы непременно найдут, и сам Яков на такое рискованное дело, как убийство ученика, ни за что не решится. Потому и отметаю мысль про ловушку. Какой смысл Патару выманивать меня среди ночи на улицу? Вернее, не Патару, а Якову. Набить гурьбой рожу? Вдруг подговорил за спиной у Виона пару-тройку приятелей? Мелковато для него. Совершенно в такое не верю. В то, что задумал убить меня здесь и сейчас не верю тем более. В сто раз проще дождаться моего ухода из школы.

Так что страха нет — одно любопытство гонит вперёд. То есть, страх есть конечно, но он не про то, что меня ждёт засада. В крайнем случае, всегда могу выпустить беса на волю — уж он разберётся. А вот вынесенный себе и — не дай Единый малым — приговор очень страшно услышать. Ну, где там уже этот Патар?

Ага! Вон похожее на человеческую фигуру пятно чуть темнее стены, у которой оно застыло. Точно. Машет рукой. Подхожу.

— Думал, уже не придёшь. Проклятая вьюга! А ведь совсем уже весна была.

Борясь с холодом, Патар приплясывал на одном месте. Похоже, и правда, давно меня ждёт.

— Йок с ней, с погодой. Кто там меня убить хочет? Яшка?

Патар глубоко вздохнул и опустил вниз голову.

— Мы с тобой никогда не ладили, — начал он грустным голосом. — И уже никогда не поладим. Прежде я не понимал, какого тебе живётся. Теперь знаю. А ещё знаю, что извинения мои тебе двести лет не нужны. Но я и не прощения просить тебя звал.

Патар придвинулся ближе, и голос его зазвучал по-другому — к грусти прибавились: боль, гнев и страх.

— Яков — страшный человек. Тебе бы одному смерть грозила, так я, может, и не отважился бы влезать во всё это. Чай, ты уже далеко не слабак — умеешь за себя постоять. Только он детвору всю сиротскую вашу спалить в доме собрался. Или сначала передушить, а потом уж спалить. Я этот момент не расслышал. Позапрошлой ночью они с одним старшаком это дело в нужнике обсуждали. Не знаю, как звать — чернявый такой. Годник из четвёртого отряда, но вместе с зимниками сейчас из храма уйдёт — в поход какой-то особый собрался. Так Яков с ним и передал свою просьбу какому-то Жмыху из гильдии.

— Какой ещё гильдии?

Я не узнал свой собственный голос. И дело не в подвывающей вьюге, которую приходилось перекрикивать шёпотом. И не холод стал виной этой дрожи. Не с работы погнать, не дом отобрать… Смертью всех убить! Сжечь в огне! Это какой же надо быть тварью…

— Откуда я знаю? Может, из купеческой. Я дальше слушать не стал. И так сердце едва из груди не выпрыгнуло. Я же у двери стоял. Назад к комнате своей, знаешь, как крался? Лодмур обзавидовался бы. Страха натерпелся — жуть просто. Потом целый день с силами собирался, чтобы тебе рассказать. Знаю, что мне грозит, если вскроется, но потом как дальше жить, про такое смолчавши?

— Спасибо, Патар!

Я положил руку на плечо бывшему недругу и серьёзно кивнул. Тут уже не до наших детских склок, не до старых обид. Он не просил у меня прощения, но оно им получено. Настоящего человека поступок. Не свина.

— Сбереги малых, Кит, — попросил бывший враг. — И себя, что уж там, тоже сбереги. У тебя великое будущее. Вон как меньше, чем за год поднялся. Раньше тебя ненавидел, а теперь горжусь даже. Наш ведь.

— И ты себя береги.

На миг я задумался — а не рассказать ли Патару про его бездонный отмер? Может, это знание ему как-то поможет в дальнейшем? Но сын старосты меня опередил.

— Тогда мир, что ли? — стянув рукавицу, протянул мне ладонь Патар.

— Тогда мир, — в свою очередь сняв рукавицу, стиснул я его руку в своей.

Йок! Что ещё за колючка? До крови укололся.