Охота на некроманта (СИ) - Молох Саша

Ухажер, кстати, вежливо выслушал и даже кофе допил, но потом, правда, все равно испарился. В то, что печати работают только с мертвой материей, он, как и большая часть населения, не поверил. Видимо, побоялся, что Настя по нему «Реквием» исполнит.

Вот сейчас она впервые видела, как Лука сочиняет и играет свою музыку на полную.

Грохнуло. Да так, что Настю чуть не смело с насеста. Уже покалеченного валета разметало в клочья, а безголовому вырвало из спины здоровенный кусок панциря, точно его гигантский невидимый крокодил укусил и башкой мотнул.

Останки первого на землю опустились уже серой пылью, второй зашатался как пьяный, неожиданно тонко застонал и тоже рассыпался — видимо, печать задела что-то важное, какие-то нервные узлы.

Егора взрывом зацепило, но он отшатнулся назад, четко попав ногой в поддерживающую покрышку с печатью, через которую Настя сразу качнула энергии, используя нарисованные на коленке донорские печати. Ну как качнула — ощущение было, словно она прислонилась грудью к мощнейшей помпе — Егор втянул в себя разом весь ее резерв. Одним махом.

Настя сглотнула мгновенно подступившую к горлу тошноту, в солнечном сплетении что-то сжалось, сердце бухнуло о ребра, а в глазах потемнело. Но тут к Егору подоспел третий валет — тяжелый, с клешнями — и таранным ударом снес его с печати.

Вовремя.

Настя кулем осела на бревнышки. До нее дошло, как бережно с ней обошелся Егор в прошлый раз, в коттедже, насколько хорошо он тогда держал в узде свой «голод». Зато сейчас плотину прорвало, и в горячке боя вставший хапнул столько, что голова у Насти стала пустая, звонкая и легкая, а ноги наоборот — ватные.

Лука заметил неладное — сразу оказался рядом, сгреб в охапку, зло цокнул языком и с силой вдохнул дым от сигареты прямо ей в рот. А потом заставил затянуться еще раз, до кашля.

Егор и таранящий его валет удвоили усилия, пытаясь уронить, а после расплющить друг друга. Валет был медлительней. Пропустил толчок в корпус, с хрустом лишился обеих рук и заплакал.

Детский плач, рыдающий, захлебывающийся, был последним, что сейчас хотелось услышать. То ли от жуткого звука, то ли от мерзкого вкуса табачного дыма и нехватки сил перед глазами помутнело окончательно. В основании шеи стало совсем горячо, и Настя отключилась. Ненадолго, на минуту или две. Во всяком случае, когда зрение прояснилось, оказалось, что пропустила она немного: Егор успел ушатать третьего валета — тот теперь лежал неопрятной кучей. И, к счастью, больше никто не плакал.

Из-за гребня разом вывалились трое. Арахны. Как и говорил Лука — не крупные, с овчарок или чуть ниже. Но при этом широкие и омерзительно распластанные. Вот про это Лука упомянуть забыл.

Серповидные ноги заканчивались узкими когтями. Чтобы сохранять равновесие, деткам приходилось очень быстро семенить, иначе тяжелые туловища перевешивали. На распределение брони мозгов не хватило. Зато инстинкты работали на ура: какими бы горячими им не казались Настя и Лука, рванули они прямиком к Егору.

Самый быстрый ударил тараном в ноги, словно локомотив: раздался глухой удар и следом хруст, точно доску переломили. Не будь у Егора своей брони, остались бы от его голеней одни воспоминания. Но тут шло соревнование не только на толщину костей, но и на мозги. «Детки» в отличие от костяного короля управлять своей броней не могли. Поэтому атакующего просто отбросило от Егора, по толстому панцирю на спине пошла глубокая трещина, и стал виден глаз. Почему-то один. Если бы Насте не было так страшно и противно, она бы даже пожалела вставшего — убогое, несчастное, поднятое против своей воли существо. Хотя какая воля — там и сознание-то зародиться не успело, всех богатств — полтора инстинкта.

Теперь Егор планомерно, словно киборг, пластал на части наседавших на него пауков. Мелькали лапы и хрустели, расходились и срастались панцири.

С вершины холма скатились еще двое — для разнообразия на четырех лапах, такие же нелепые и недоделанные, как и арахны с валетами, но от этого не менее страшные и уж точно не менее опасные. Похоже, печальный прогноз Луки сбылся, и пятеро срослись в двоих, став разом втрое опаснее.

Скатились, загребли лапами и выправились. Неповоротливые туши с огромными рогатыми башками и смещенными к груди центрами тяжести. Крупные и очень тяжелые, выглядящие примерно как дохлые коровы, под шкуру которым напихали сена, да так, что их непомерно раздуло. Полукопыта-полулапы утопали в рыхлой земле под весом туловищ и не давали умертвиям бегать, но ковыляли они быстро.

Хорошо хоть молчали, не пытались ни стонать, ни визжать, ни плакать.

С мозгами у деток по-прежнему был тухляк, зато скорость росла на глазах, да и двигать костяные пластины, прикрывая уязвимые точки, они учились быстро. Растрепанные, непрочные на вид ткани на глазах множились слоями, приобретали жесткость и сразу начинали обрастать дополнительными шипами, буграми и жесткими мозолями, которые, не продержавшись и десяти секунд, трансформировались в пластины, а их пробить было куда сложнее, чем прежний легкий костяк. Последнего паука рогатые просто не заметили и втоптали в гравий.

Лука открыл печать, и на одного из рогатых точно невод накинули. Только ячейки у него были крупнее, чем надо — видимо, Лука опасался задеть Егора. Королю сеть скользнула по колену, не оставив следа, только вынудила очень по-человечески поморщиться, словно после дольки лимона. Лука работал с такой скоростью, что отдельные схемы прочитать не получалось. Да еще и заботливо прикрывал составы от порывов ветра полой куртки, не давая увидеть порядок применения. Но что бы он там ни творил — действовало оно будь здоров!

Когда он закрыл нижнюю покрышку, трое уже раскатанных в блин пауков разом осыпались прахом. Беззвучно, словно их не упокоили, а в блокбастере спецэффектом пририсовали. С четвероногим вышло похуже: он перестал существовать ровно на половину. Вторая же пошатнулась, мотнула рогами, которые уже начали ветвиться в корону, и невозмутимо продолжила атаковать Егора, на ходу перестраивая тело и отращивая опоры. Выходило у него неплохо. Во всяком случае, пока Егор размазывал по гравию его брата-близнеца, эта тварь ухитрилась добраться до коленей вставшего и с первого же удара пробить броню.

Егор потерял равновесие, завалился на бок, неловко, словно неповоротливая осадная башня, — при всей мощи, гибкости ему не хватало. Удачно завалился — прямо на одну из двух оставшихся печатей поддержки. Настя ощутила резкий рывок, желудок сделал кульбит, и сразу вернулась тошнота. Перетерпеть не удалось: Настю скорчило в спазме и вывернуло.

Лука, который сосредоточенно открывал вторую большую печать, теперь имитируя уже целую некробригаду, кажется, даже не заметил, что с ней худо, — продолжал работать.

Настя едва успела сплюнуть горькую желчь, как желудок подпрыгнул повторно. Похоже, Егор добрался до последней печати-насоса. Теперь усидеть не вышло. Перед глазами мелькнуло сначала светлеющее за ольховником небо, потом бревна, гравий и завершилось все резким ударом под дых. Дыхание сразу встало. Разинув рот, точно пойманная рыба, Настя пережидала, пока отпустит. Сбоку донесся злой голос Луки, который крыл всех подряд. Потом вроде бы немного отлегло, и получилось втянуть немного воздуха. И тут опять ударило под дых.

Снова заорал Лука, кажется, командовал Егору отвлечь кого-то, но землю колыхнуло, и очень захотелось спать.

Глава 11. Лука

Лука уже в третий раз малодушно порадовался, что Настя, во-первых, невысокого роста, а во-вторых — мало весит.

Тащить ее, перекинув через плечо, было удобно, и будь у него сейчас побольше сил, прогулка между Рассохой и кладбищем с таким грузом на плече показалась бы ерундовой разминкой. Но вот с силами была напряженка.

Пришлось потратить на жалкие четыреста метров около сорока минут.

Он брел, пошатываясь под грузом, а когда ноги совсем подкашивались, останавливался и сгружал Настю на землю, Старался осторожнее, но тут уж как получалось — самому бы не упасть. Отдыхал и снова шел. Хорошо хоть дорогу подсвечивать не приходилось — вокруг медленно и неохотно светало. Вместе с утром пришел холод. Мороз и мешал, и помогал: грязь на тропинке, замаскированную листьями, прихватило ледком — идти стало проще, но руки без перчаток совсем закоченели и ощущались как две литые гири.