Денис Юрин - Логово врага
Глава 11
Эхо войны
Смерть в бою – далеко не самый худший уход из жизни. Многие воины о нем только и мечтают, не представляя, как будут жить, медленно отравляемые ядом старости и влача жалкое существование, когда их плечи окажутся слишком дряблыми для ношения доспехов, а ослабшая, иссохшая рука будет уже неспособна поднять не раз выручавший в бою меч. Тем, кто живет полной опасностями жизнью, чужды мысли о мирной кончине на смертном одре.
Крамберг погиб достойно, как и подобает настоящему воину, и в его поспешных, вовсе не торжественных похоронах все-таки было что-то величественное, триумфальное и символическое. Пока разрушающие стену молотами истуканы гномов трудились, не покладая механических рук и не прерываясь на отдых, Дарк перенес мертвое тело боевого товарища в густые кусты за обочиной дороги, почти к самому основанию скалы, и стал заваливать его камнями. Чуть позже к погребению присоединилась и пришедшая в себя Ринва. К счастью, девушка проявила уважение к последним минутам, в которые они с Вильсетом были вместе, и не осквернила походные похороны неуместными разговорами и расспросами.
Аламез не случайно выбрал заросли местом для могилы. Там пахло свежестью, было зелено и спокойно. Дарк не знал, что уготовило им будущее, не ведал, падет ли вражеская цитадель и окажутся ли эти места обитаемыми или нет, но сколько бы позже ни прошло по этой дороге шеварийских солдат иль вампиров, они бы не заметили последнего пристанища храброго герканского воина и не смогли бы его осквернить ни дурными речами, ни мерзкими действиями. С дороги, да и с обочины тоже, насыпи из камней, взятых от подножия скалы и из обломков крепостной стены, было не видно, и это вселяло в сердце моррона надежду, что никто и никогда не нарушит вечный покой усопшего соратника.
Поминальной речи над могилой произнесено не было. Порою молчание куда красноречивей и насыщенней смыслом, чем любое изящное переплетение слов, усиленное плачем и голосом, полным трагизма. Просто немного постояв, склонив головы, спутники вернулись к делам более важным и насущным, чем печальные раздумья о бренности бытия и великом смысле жизни. Ринва, как могла, принялась обрабатывать раны, несерьезные, но доставляющие при движении множество неудобств, а Дарк решил сделать последнее, что мог, для павшего солдата. Подойдя к завалившейся набок карете, моррон подобрал среди обломков проломленной собственной спиною крыши более-менее целую дощечку и вырезал на ее поверхности ножом имя и дату смерти товарища. Только когда работа близилась к завершению, он вдруг осознал бессмысленность затеи. Последнее пристанище Крамберга было надежно укрыто от посторонних глаз, обнаружить его могли лишь случайно и, скорее всего, гораздо позже, чем табличка с надписью сгниет. Сырость расправилась бы с деревяшкой за несколько месяцев, максимум, год, а если бы герканцы победили в войне, то возобновили бы работу карьеров при самом оптимистичном раскладе не ранее, чем через полдюжины лет. Уж слишком много дел накопилось на поверхности, чтобы лезть под землю. Ну а если бы шеварийцам во главе с вампирским кланом удалось отстоять свои подземные владения, то табличка лишь спровоцировала бы разорение могилы.
Толком не зная, что делать теперь с плодом бессмысленных трудов, моррон повертел дощечку в руках, а затем спрятал ее в котомку. Он решил оставить ее себе на память, боясь, что через несколько сотен лет уже не сможет припомнить ни имени Крамберга, ни дату его смерти. Так уж устроена голова морронов, многие детали с течением времени бесследно исчезают, а в памяти остаются лишь скупые, самые главные факты событий давно минувших лет. К примеру, на данный момент Аламез не смог бы в подробностях рассказать о походе вместе с гномами в шермдарнские степи, а ведь как только он несколько лет назад воскрес, то был способен перечислить по именам около полусотни низкорослых бойцов.
От печальных раздумий на тему: «Ах, почему я такой несчастный? Зачем же я так долго живу?» моррона отвлекла внезапно воцарившаяся в округе тишина. Еще до того, как Ринва успела его позвать, Дарк выглянул из-за кареты, завалившейся набок, и увидел небольшую сквозную дыру, зиявшую прямо посередине пробитой невероятно крепкими молотами стены. Экипаж в нее не прошел бы, да и Аламез не собирался продолжать путь по вражеской территории ни верхом, ни в карете, ну а человек, слегка пригнувшись, протиснуться бочком легко бы смог. Странно только, что изрядно потрудившихся големов поблизости уже не было видно: то ли они рассыпались в прах, едва закончив работу, то ли поджидали его вместе с Ринвой по другую сторону разрушенного укрепления, а после их проникновения собирались зачем-то вновь заложить проход.
Не собираясь гадать, что да к чему, моррон решил незамедлительно продолжить поход, тем более что чем долее он оставался на этом месте, тем сильнее овладевали его размякшим сердцем печаль да тоска. Но сейчас совершенно не то время, чтобы предаваться грустным воспоминаниям. Начало важному делу было только-только положено. Можно сказать, что, пробившись во вражескую цитадель, он не завершил очередной этап миссии, а лишь вышел на исходную позицию, с которой должен начать выполнение ответственного задания. Впереди моррона ожидал опасный путь, и число поджидавших его врагов могло расти с каждым шагом.
– Готова? – кратко спросил Аламез у безмолвно сидевшей на камне спутницы, смотревшей куда-то под своды пещеры. – Пора идти!
– Что он тебе сказал? – не отрывая взора от только ей видимой точки, тихо прошептала разведчица, собиравшаяся вот-вот пролить скупую слезу. – Мы с Вильсетом вместе на многих заданиях были… Я почему-то всегда думала, что я первой… Что он тебе сказал?
– Он сказал «Береги ее!», – попытался соврать Аламез, но вышло уж очень неубедительно.
– Не ври! – скорее попросила, нежели потребовала пребывавшая на грани нервного срыва Ринва. – Не оскорбляй этот момент ложью!
– Какой такой момент?! – повысил голос Дарк, решив немного встряхнуть не вовремя «расклеивающуюся» спутницу. – Крамберг погиб, мы пока еще живы! На войне это обычное дело! Те, кто еще в строю, не должны оплакивать павших! Эту роскошь они могут позволить себе только после сражения… если сами до его конца доживут! Хватит сырость разводить, иль за мной иди, иль обратно топай! Поминками позже себя потешим, а щас за дело, солдат!
– Легко быть такой сволочью, когда бессмертен! – со злостью сверкая раскрасневшимися, но все еще сухими глазами, прошипела Ринва. – Сам-то в бою вона как пострадал, а щас, как новенький… ни царапинки!
– Ты знала, куда и с кем идешь! Сама в этот поход вызвалась. Никто тебя к моей компании не принуждал, – мгновенно нашел, что сказать, Дарк. – А насчет бессмертия ты ошибаешься. Вы, люди, всего однажды умираете, а я уже трижды мертвяком становился, да воскресал. Даже и не знаю, что болезненней, уход иль возвращение к жизни? Ты, плакса предыстеричная, и представить себе не можешь, как тяжко крест мук телесных и потерь душевных на плечах нести! Так что попусту не трепись и язычок свой раздвоенный, змеиный, в пасти попридержи! Нечего без дела на всю округу ядом гадючьим брызгать!
Подбодрив спутницу цинизмом и грубостью, Аламез поправил немного съехавшую с плеча котомку и, ничуть не испытывая сожалений ни по поводу формы, ни содержания того, что наговорил, направился к отверстию в стене. Он был абсолютно уверен, что Ринва незамедлительно отправится за ним следом, потому что, во-первых, обратно пути уже не было, а во-вторых, ненависть, как никакое другое чувство, побуждает к действию и искореняет из души навеянное печалью бессилие. Главное, что он добился своего, вернул разведчицу в строй их ставшего еще меньше отряда, а насчет того, что девушка стала его еще больше ненавидеть, Дарк ничуть не горевал, ведь в свете того, что ему перед смертью поведал Крамберг, это было совершенно не важно. Как говорится: «Лишившись головы, по волосам не плачут!» Глупо бояться испортить отношения с той, кто получил приказ тебя убить и лишь поджидает удобного момента; момента, когда твоя помощь уже не понадобится.
* * *Ошибаться не страшно, страшно всегда оказываться правым в худших подозрениях. Похоже, именно этим даром предвидения Аламез и обладал. Он еще в самом начале странствия по мрачному подземелью чувствовал, что разведчики что-то затевали за его спиной, но не торопился принимать мер, отчасти мучаясь сомнениями, отчасти потому, что прекрасно понимал – пока они не справятся с заданием, ему ничего не грозит. Ведь он являлся не чем иным, как теми самыми «руками», которыми герканская разведка в лице фон Кервица хотела «загрести жар из печи», то есть сделать самую неблагодарную, грязную работу.
Впрочем, чутье не подводило моррона и в незначительных, никак не влияющих на исход дела пустяках. Так, например, он практически безошибочно предвидел поведение големов, на время исчезнувших из поля зрения спутников и терпеливо поджидавших их по другую сторону стены. Трое истуканов стояли неподвижно, положив молоты на свои широкие плечи, и, как казалось, магическая сила, приводившая их в движение, уже покинула необычайно крепкие и быстрые неживые тела. Когда Аламез с трудом протиснулся в получившийся все-таки узковатым и низеньким пролом, то ни одно из наделенных на время духом изваяний не только не пошелохнулось, но даже не повело грубовато выполненными бровями и не повернуло в его сторону головы. Однако стоило лишь из дыры в стене выпорхнуть изящной фигурке Ринвы, как статуи мгновенно ожили и, войдя в брешь, перекрыли проход своими, вновь застывшими без движения телами. Таким образом, прибытия врагов со стороны махаканского подземелья уже можно было не опасаться. Если обнаружившие бойню на кордоне вампиры отправили бы за ними в погоню целый отряд солдат, то пограничный рубеж все равно вряд ли бы кто прошел. Жаль только, что настоящая опасность грозила путникам впереди, а не со спины и что Великий Горн почему-то не захотел, а быть может, просто оказался не в состоянии усилить их смехотворно малый отряд такими отменными бойцами.
