Грэм Тейлор - Повелитель теней
– Сделай же что-нибудь, Рафа… Аврам, помоги ему… Помоги мне. Ведь это моя мама, ей нужна твоя помощь. Куда же подевалась твоя вера?! – молил Томас.
Аврам не ответил. Он снял со спины длинный черный футляр, отщелкнул застежку и поставил его позади себя у стены.
– Я буду молиться за нее, Томас. Но эта болезнь ведет к смерти. И это никак не может быть Его волей, – мягко проговорил Рафа.
– Значит, исцелить глухого мальчишку или убийцу – это ты можешь, но моя мама совсем другое дело, так? Она не заслужила? Или здесь недостаточно зрителей, чтобы показывать перед ними твою магию? – говорил Томас с горечью.
Рафа промолчал. Он склонился над постелью и положил свою руку на лоб женщины. Лоб был неожиданно холодным, просто ледяным для тела, так явственно терзаемого лихорадкой. Когда Рафа коснулся ее кожи, что-то гадкое пронизало всю его руку. Он отдернул ладонь от ее липкой плоти.
Мать Томаса вдруг тяжело задышала, закашляла каким-то лающим кашлем, пытаясь вдохнуть затхлый воздух. Она умирала. Крепко вцепившись в руку Томаса, она вонзила пальцы в нее и стала ее выкручивать. Ее голова поднялась от подушки, веки открылись, обнажив белки глаз, устремленных в никуда из глубоких бездонных впадин.
– Она умирает! – с рыданием воскликнул Томас. – Неужели ты не можешь помочь ей, ради меня? Я думал, мы друзья…
Рафа, ничего не ответив, посмотрел на Аврама. Тот покачал головой и, встревоженный, повернулся к двери: там происходило что-то странное.
Умирающая между тем все ближе и ближе притягивала к себе голову Томаса, словно хотела последним поцелуем вознаградить сына за его неверность. Он тоже потянулся к ней, стараясь поддержать руками ее голову, как бы баюкая ту, которая так любила его когда-то. Она открыла рот, словно собиралась сказать ему свое последнее слово. Морщины, свидетели ее тяжелой жизни, стали расправляться, чем ближе подступала к ней смерть. В последний раз она улыбнулась любящей, нежной улыбкой.
Дальнейшее произошло в какую-то долю секунды: с яростью львицы она вонзила свои зубы в его шею, это были длинные, золотые зубы, глубоко врезавшиеся в его мягкую плоть. Она старалась добраться до артерии и исцарапала все его лицо длинными острыми ногтями. Ее только что слепые глаза загорелись, стали кошачье-зелеными, а широко разинутый рот обхватил зубами всю шею Томаса; она швырнула его на пол с невероятной силой.
– Глэшан! – крикнул Аврам, выхватил длинный узкий меч из футляра и бросился на мать Томаса, нанеся ей удар в спину. Клинок просвистел в воздухе, оставив за собой огненный дымный след. Он вонзился в глэшана, пропорол его спину, оттуда вырвался сноп огня.
Дверь лечебницы распахнулась, в нее ворвались три глэшана и бегом ринулись к ним. Томас с усилием поднялся на ноги, из раны на его шее хлестала кровь.
– Так это была не она! Тот воришка обманул меня, а я ему поверил! – вскричал Томас, отпихивая полудохлого глэшана, старавшегося ухватить его за ногу.
– Мы оказались в ловушке! – Крикнула Кейт Авраму, следившему за входом.
– Что ж, будем бороться за свою жизнь, – громовым голосом возгласил Аврам, уже окруженный глэшанами. – Кейт, кристалл Абарис с тобой?
Она окинула взглядом палату, надеясь увидеть сумку из козьей шкуры, и поняла, что, бросившись на поиски Томаса, второпях оставила ее в том доме.
– Она у Малбери… я забыла ее…
– Значит, мы должны сражаться тем, что у нас есть, и пробиться к церкви. – Он вонзил острие меча в холодный каменный пол. Меч легко вошел в камень. – Итак, с этим мечом де Майенса, мечом варригала, с двумя Керувимами и сердцами, исполненными веры, да начнется великое сражение! – вскричал он, поднял меч и завертел его над своей головой. – Все станьте под меч, мы будем сражаться вплотную друг к другу; что бы вы ни делали, держитесь возле меня. Что бы ни почувствовали, помните о Риатаме. А теперь вперед. Будем пробиваться к двери.
Аврам издал долгий-долгий крик на языке, которого никто не понял. Заглушая стоны умирающих, этот крик напоминал пронзительный вопль огромной парящей над землею птицы или зов левиафана, поднимающегося из глубин. Они бросились на стену глэшанов, которые преграждали им путь к свободе. Аврам неутомимо вертел мечом, поражая глэшанов одного за другим. Глэшаны, в свою очередь, атаковали их своими длинными заостренными пиками. Один шагнул вперед, прямо на меч, явно не опасаясь смерти, несмотря на то, что сталь уже несколько раз пронзила его тело. Другой кинулся с длинным ножом, сверкнувшим перед самым лицом Томаса, так что у него перехватило дыхание.
Глэшаны один за другим падали под ударами меча Аврама, и четверо смельчаков постепенно пробивались к выходу. Временами бой становился просто неистовым, Кейт боялась, что вот-вот упадет, пронзенная насквозь. От свиста волшебного меча де Майенса, спасительно вращавшегося над ее головой, и воплей врагов, чьи тела разваливались пополам под его ударами, она дрожала как в ознобе.
Охраняемые мечом де Майенса, трое друзей добрались до порога.
– Бегите прямо в храм, под защиту алтаря, там никакая опасность вам не грозит. Я приду следом за вами, – сказал Аврам.
Но тут глэшаны неожиданно, один за другим, стали подниматься из тел больных и умирающих и толпой устремились к нему.
– Откуда они появляются? – крикнул Рафа, споткнувшись о порог и упав навзничь.
– Они используют момент смерти для того, чтобы войти сюда. А теперь бегите быстрее, вы должны успеть добраться до алтаря.
И они побежали, как могли, быстро: Томас – зажимая рану на шее, а Рафа – плотно прикрывая плечо с выжженным клеймом, горевшим сейчас все мучительнее – по его лицу было видно, как невыносима испытываемая им боль. Кейт подталкивала их, понукая бежать быстрее. Шум битвы позади них становился все громче и ожесточеннее, вопли глэшанов разносились в холодном ночном воздухе.
Церковные врата были пред ними открыты, сквозь витражи окон виднелись зажженные свечи. Они пробежали мимо могильных камней святых и грешников, рыбаков и йоменов и приостановились у высоких дубовых дверей. Рафа посмотрел вверх и увидел над собой изображение оленя, пронзенного стрелой. На голове оленя была корона, а на шее – священный венок, вокруг же из темноты тянулись к нему молящие руки.
Кейт втолкнула их в храм. Они сразу свернули направо, миновали две дощатые двери и оказались в длинном нефе; над стульями с высокими спинками для важных особ, отгороженными барьерами, горели свечи. В глубине они увидели высокую трехступенчатую кафедру под деревянным навесом и единственную красную свечу, которая освещала черную молитвенную книгу, лежавшую открытой на подушке.
Томас вздрогнул. Это было то самое помещение, которое он видел во сне, – место ужаса. Он вдруг понял, что не может шевельнуться. Словно некая невидимая сила схватила его. Он попытался заговорить, но язык словно прирос к нёбу. Кейт опять подтолкнула его, и он, запинаясь на каждом шагу, подошел к ступеням алтаря, покрытым толстым красным ковром.
– Иди же, Томас, скоро мы будем спасены, они не могут тронуть нас в святая святых.
– Они – нет, но я могу, – послышался голос из-за кафедры. – Глэшаны и варригалы подчиняются закону о святости храма, но не я.
Это был Демьюрел. Он стоял высоко над ними.
Все в точности повторяло сцену, виденную Томасом во сне. Окаменев, он стоял неподвижно, точно прирос к полу.
– Отдай мне Керувима по своей воле, и я разрешу вам уйти. Если же мне придется отнять его у вас силой, то знайте: все вы умрете здесь! – С этими словами Демьюрел медленно, шаг за шагом спускался по ступеням верхней кафедры.
– Скорее в святилище! – крикнул Рафа. – Лучше я умру там, где сам пожелаю, чем там, куда хочет заманить меня этот пес.
– Отдай ему Керувима, Рафа, тогда он отпустит нас! – воскликнула Кейт, продолжая изо всех сил подталкивать Томаса к алтарю.
По обе стороны престола высились две каменные колонны, поддерживавшие балкон. На каждой было выгравировано золотом имя; на правой – Воаз, на левой – Иахин [8].
– Скажи ему, Рафа! Скажи, что он может получить эту статую, – молила Кейт, а сама изо всех сил тянула Томаса.
Рафа стоял на верхней ступеньке, он озирался, надеясь найти путь к спасению. Слева от него была дверь на болтах, достаточно большая, чтобы войти. Позади него, в заалтарной тьме, и было святилище. Кейт, подталкивая, втащила Томаса на первую ступеньку. И вдруг он почувствовал, что свободен, что опали крепко опутавшие его цепи. Святость этого места сокрушила власть Демьюрела над ним. Всем троим показалось, будто они перешагнули границу в новый мир, мир покоя и свободы.
Томас сразу ожил, мужество вновь вернулось к нему; он выхватил из куртки меч варригала.
– Он попытается снова схватить нас, – объявил он, – но больше меня не поймает.
Он стоял на верхней ступеньке, решительный, ожидая приближавшегося к нему Демьюрела.
