Мирей Кальмель - Наследство колдуньи

Хватит ли ей смелости поднять глаза, голову? Хватит ли сил вернуться к кровати? Филиппина терзалась тысячей вопросов, когда вдруг ее волос коснулся луч света. Словно рука, несущая исцеление… Прикосновение это было нежным, но таким явственным, что девушке на мгновение подумалось, будто сам Господь спустился с небес утешить ее. Она подняла голову и застыла от изумления.

В облаке ярко-голубого света тела Альгонды и младенца парили над кроватью, так высоко, что Филиппина могла бы лечь на простыню, не коснувшись их.

Она рефлекторно перекрестилась и, созерцая это чудо, стала ждать появления ангела, который унесет в рай две праведные души.

Не помня себя от ужаса и горя, Сидония вошла в свои апартаменты и нос к носу столкнулась с Мартой, которая ожидала ее, недвижимая и холодная. Нужно все рассказать, не теряя ни минуты!

— К Жанне вернулась память. Барон знает. Он намеревается прогнать нас, — пробормотала Сидония, падая на колени. — Умоляю, Марта, не причиняй ему вреда! Оставь его в покое! — взмолилась она, цепляясь за край передника своей горничной.

— Уйди с моего пути, — зло проскрежетала Марта и шагнула вперед.

Сидония отрицательно помотала головой.

В этот душный вечер одного движения руки Марты хватило, чтобы Сидония повалилась на пол. Когда дверь за гарпией закрылась, она обняла руками колени и заплакала.

Они все не приходили. Похоже, ангелы не торопились забрать на небо Альгонду с дочерью. А свет, окутывавший их, все усиливался. Скоро Филиппине пришлось прикрыть глаза руками. Семь шагов. Ведь никто не просил ее считать до семи… Неужели, если бы этот свет коснулся и ее, это могло ей повредить? Непонятно… Зрелище было странным и в то же время прекрасным. Теперь свет так слепил глаза, что Филиппина смежила веки. Когда по прошествии нескольких минут она снова их открыла, все закончилось. Альгонда с Элорой, как и прежде, лежали на кровати. Обращенное к ней лицо Альгонды было умиротворенным и таким же розовым, как и личико новорожденной. Глаза ее были закрыты, но она улыбалась. Малышка Элора безмятежно сосала пальчик.

Филиппина чуть не закричала от радости. Ноги у нее занемели, и пришлось опереться о пол руками, чтобы встать. Она подбежала к кровати, уверенная, что стала свидетельницей чуда Господнего, и легонько потрясла Альгонду за плечо. Но та все не просыпалась. Филиппина

убрала руку, чтобы не побеспокоить малышку. Альгонда крепко обнимала дочь и, несомненно, была жива. Филиппина решила во что бы то ни стало привести больную в чувство, и вдруг взгляд ее упал на личико Элоры, неотрывно смотревшей на нее. Никогда не видела она таких глаз. Никогда! Золотисто-зеленые, они были похожи на глаза рептилии. В голове ее вдруг зазвучало пение. Очарованная, она повторяла слова вслед за голосом, напевавшим: «Сохрани… эту… тайну!»

Марта вошла в кабинет барона Жака, не дожидаясь приглашения. И он этому не удивился.

— Вы хотели видеть меня, мессир.

Отвлекаясь от горьких мыслей, он закрыл створки окна, к которому подошел за глотком свежего воздуха, повернулся, посмотрел на наперсницу жены с откровенной враждебностью и сказал:

— Обойдемся без показной любезности! Уверен, вы знали правду о Жанне де Коммье.

Марта прищурилась. Она и так слишком долго щадила его!

— Единственное, о чем я жалею, так это что не прикончила ее тогда!

Жак де Сассенаж вздрогнул от неожиданности.

— Что вы сказали?

Марта зло усмехнулась.

— Неужели вы думаете, что я более человечна, чем вы привыкли считать?

Барон, не помня себя от ярости, сорвал со стены меч и приставил острие к ее шее. Марта не шелохнулась. Эта игра ее забавляла.

— Вы и так слишком много сказали…

— Помилуйте, барон, я ведь еще не сказала то, что вы больше всего хотите узнать: причастна ли к этому нападению Сидония?

Сердце Жака замерло в груди. До чего отвратительно улыбаются эти зловонные губы… Из-под острия меча выкатилось несколько капель черной крови.

— Говори, ведьма! Говори, или я убью тебя!

Марта со смехом подала вперед шею. Прежде чем Жак понял, что происходит, лезвие прошло через плоть гарпии.

— Как вам зрелище, барон? — внезапно охрипшим голосом спросила она насмешливо.

Он выдернул меч и отшатнулся в уверенности, что она сейчас упадет мертвая к его ногам и он никогда не узнает, виновна ли Сидония в том, что случилось с его женой, или нет.

Но она стояла как ни в чем не бывало, и на глазах у изумленного барона кровь вдруг стала сворачиваться, а сама рана — затягиваться. «Чертовщина какая-то!» — подумал он. Гнев его возобладал над разумом: направив меч ей в сердце, он бросился вперед. Одним движением руки Марта обезоружила его, не дав даже приблизиться. Меч отлетел, ударился о стол и, срезав кусок столешницы, глухо звякнул о паркет. Жак едва успел понять, что произошло, как невидимая рука, направляемая гарпией, оторвала его от земли и прижала к стене так, что ноги его беспомощно повисли.

— Я могла бы убить тебя, Жак де Сассенаж! Но тогда оказалось бы, что все эти годы униженного служения оказались потрачены впустую. Ты оставишь Жанну там, где она сейчас. Мы с Сидонией, как и раньше, будем жить здесь, в замке, с вами.

— Ни-ни-ни… Никогда! — заикаясь и едва переводя дух, пробормотал он.

Еще одно движение руки — и его швырнуло к другой стене, и с такой силой, что от удара сломался нос. Он повалился на пол, лицо было все в крови. Гарпия, не шевельнувшись, ждала, пока он поднимется, цепляясь пальцами за неровности каменной кладки.

— Думаю, у вас нет выбора, барон.

Жак де Сассенаж сплюнул кровь, не обращая внимания на боль, вытер лицо рукавом и вперил в нее полный ненависти взгляд.

— Я не позволю дьяволу править на моих землях.

Гарпия посмотрела на него с презрением.

— И как ты намереваешься мне помешать?

Он задумался. И правда, как? Воин в нем требовал сорвать с пояса кинжал и броситься в схватку, однако голос рассудка твердил, что и эта атака обернется поражением, как и предыдущая. Даже если ему и удастся нанести удар, он не причинит дьяволице вреда. Все эти годы Марта преспокойно ходила в церковь и причащалась вместе с Сидонией. Значит, на божественное вмешательство надеяться не приходилось. Оставалось лишь прибегнуть к хитрости. Но, чтобы что-то придумать, сначала нужно понять… Нос немилосердно болел. Жак подошел к резной полочке, на которой стоял оловянный графин с терновой настойкой. Вынув стеклянную пробку, он прямо из горлышка сделал несколько глотков и сразу же почувствовал себя лучше.

— Я хочу знать правду об участии Сидонии, — сказал он глухо, в нос, и повернулся к гарпии.