Елена Первушина - Короли побежденных

Можешь кричать — тебя не услышат. Можешь грозить солдатами — на всех солдат не хватит. И вскоре тарды сами пригласили асенов управлять отнятыми было поместьями. И если официально земли все же принадлежали тардам, что ж, тем меньший налог приходилось платить.

А потом дела с тардами пошли очень бойко. Империя не была уже раздроблена на множество мелких княжеств, везде были одни законы, одни цены. Так что торговать было выгодно только с протекторатом.

А асены торговать умеют лучше, чем тарды. Даже на тех кабальных условиях, которые установила Империя. Потому что, как гласит пословица, асен уже тогда знал, что такое деньги, когда тард еще учился отличать камень от кучи дерьма.

Так что судите сами, нужны ли сейчас аристократам короли. Особенно если принять во внимание, что тардская знать платежеспособна, а асенские короли — нет».

Подолгу Рейнольд обижаться не умеет, и мысли его соскакивают на действительную причину того, что Мэй сегодня получила деньги.

«Никакого она права не имеет. Ну ее. Хотя, когда не кричит — довольно симпатичная… Зато как взбесится кузен, когда узнает! Двадцать один год, понимаете ли. Съездил в Империю, переночевал пару раз в гостинице — думает, самый умный. А они все: ах, какой деловой, какая умница! Пятнадцать процентов годовых! Да отец, говорят, в Империи все двадцать пять брал. Правда, так и неизвестно, отчего он умер. Надо будет кузену намекнуть, что бывает с теми, кто ездит в Империю. Но теперь это не потребуется. Он теперь от зависти сдохнет. Меня, конечно, будут ругать, но про него все забудут. Может хоть переселяться в свою гостиницу, этого никто даже не заметит!»

Он довольно хихикает. Нет, все-таки здорово! Его дядя-опекун как-то сказал: «В лучшем случае тебе свернут голову».

«Это он правильно сказал. Ничего не поделаешь — люблю поразвлечься. А здесь развлечений минимум на три года».

С минуту он пытается разобрать, где на часах стрелка, а где — ороку, потом сдается, подходит к камину, обнаруживает, что через полчаса полночь, и решает пойти спать. Настроение у него самое радужное, поэтому он сразу проваливается в дремоту, но тут-то и выплывает то, что его все время тревожило.

Как она смотрела, когда он показывал дом. Мягко говоря, кровожадно. Это он понял только теперь. От нее же можно ждать любой гадости! Если у нее не будет денег, может и убить. А денег не будет — состояние королевской казны рассчитано на ближайшие десятилетия. Но сегодня счастливый день (или ночь?) и вот еще одна блестящая мысль!

«Надо на ней жениться! Нет, а что — это идея! Такое и Дианту не снилось. А уж кузену точно не жить. Ха, действительно. Я аристократ, жениться могу, на ком хочу, даже если она королева и у нее светлые волосы. С моими деньгами я таких дел наверчу! Познакомлюсь с Императором, буду ему в долг давать. Тпру, то есть… но, в общем — приехали. Спать пора, это точно. А защитную речь утром надо будет записать, а то забуду».

Пожелав самому себе спокойной ночи, он засыпает. Если бы Мэй видела его сейчас, может быть, она устыдилась бы своих слов и мыслей.

Накануне Дня Высокой Звезды никому не известный юноша остановил взмыленного коня у ворот тардского посольства и, не слезая с седла, стал стучать кулаком в окошко привратника. Стража, удвоившая осторожность после случая с переводчиком, попыталась унять незнакомца, но тот громко требовал, чтобы его впустили, тыча им в лицо какие-то бумаги и пересыпая речь отборной руганью. Наконец привратнику удалось разглядеть на бумагах императорскую печать — и юноша был впущен.

Во дворе он соскочил с коня, кинул поводья первому попавшемуся слуге, спросил, где ему найти господина Арнульфа, и, получив ответ, кинулся вверх по лестнице.

Одна из его коротких белокурых прядей прилипла к вспотевшему лбу, голубые глаза разгорелись, курносый нос горделиво поднят. На бегу он то и дело дергает головой — сделанный по последней моде белоснежный отложной воротник немилосердно режет шею.

Он одет в камзол голубого сукна с алыми клиньями на рукавах. Камзол сшит неудачно, сидит мешковато, но вместе с тем его владелец вряд ли сможет поднять вверх руку. На груди красуется герб: на алом поле сверху три золотые стрелы, снизу — изготовившийся к прыжку лев. Поверх камзола наброшен короткий темно-малиновый плащ. Высокие сапоги поскрипывают при каждом шаге.

По его одежде, гербу и зажатой в руке грамоте, свинцовая печать которой то и дело лупит его по пальцам, можно с большой точностью предсказать его прошлое, настоящее и будущее.

Скорее всего, он — дворянчик средней руки, провинциал, но хорошего рода, состоящий в далеком родстве с семьей Императора, и ныне прибыл в Аврувию с каким-то срочным поручением от последнего. Такое поручение — хороший шанс для юноши поправить свои дела, а то, глядишь, и выбиться из своего теперешнего жалкого круга, сделать карьеру. Вот почему он так спешит.

Господин посол принимает из его рук письмо, почти императорским жестом указывает разгоряченному посланнику на кресло и погружается в чтение. Дочитав до конца, он глубоко задумывается. Юноша молчит, не решаясь прервать его размышления.

— Итак, — говорит наконец посол, — я рад приветствовать вас в Аврувии, господин… — он смотрит в письмо, — господин Гуннар. Вы ведь приходитесь родственником Его Императорскому Величеству?

Глаза юноши вспыхивают, как у собаки, увидевшей хозяина. Значит, речь в письме идет и о нем?

— Да, господин Арнульф. — Он чуть заметно кивает головой, как истинный принц крови.

— Его Императорское Величество считает, что вы уже в зрелом возрасте и можете вступить в брак, который вернул бы вам то высокое положение, что должно принадлежать вам по праву.

— Воля Его Императорского Величества — закон для меня, — произносит немного ошарашенный Гуннар. Он, конечно, ожидал награды, но не такой.

— Говоря кратко, Император нашел для вас невесту.

— Кто же она? — Юноша внезапно теряет голос.

— Госпожа Мэй, милостью Его Императорского Величества королева Лайи.

Гуннар вскакивает:

— Но… она же асенка?!

Посол благосклонно кивает.

— Простите, но я никогда не думал, что… что придется жениться на асенке. В моей семье никогда не было чужеземок. Да и кроме того, она же язычница!

Нельзя сказать, что, прожив почти месяц в Аврувии, посол ничему не научился. Он не прерывает молодого аристократа, не приказывает замолчать. Он просто долгим пристальным взглядом смотрит на императорское письмо.

И Гуннар замолкает сам. Воля Императора — разве мыслимо ей противоречить? И в наступившей тишине посол медленно произносит, взвешивая каждое слово:

— Господин Гуннар, во-первых, Аврувия — прекрасный город с мягким климатом и доброжелательными жителями, во-вторых, ваша невеста — самая милая и любезная девушка в городе, и в-третьих, все мы — я, Император и королева — будем очень огорчены вашим отказом.